Мы никогда не сможем установить, является ли испытываемое нами в данный момент блаженство наивысшим возможным блаженством. Возможно лишь сравнение этого случая с предыдущими и вывод, в каком случае переживание более интенсивно. Один человек не может сообщить другому степень своего блаженства; уже на этом основании невозможен общий для всех критерий блаженства. Тем не менее каждому ясно, что в идеале следует стремиться к наивысшему возможному блаженству. Это ясно из значения этого понятия, а не на основании переживания наивысшего возможного блаженства в опыте, поскольку никто не может знать, не возможно ли, помимо данного, иное, ещё более интенсивное переживание этого состояния. Человеку никогда не испытавшему блаженства и не знающему значения этого слова, достаточно сказать, что блаженство очень приятно, чтобы он захотел испытать это состояние, а если ему сказать, что есть низшая и высшая степень блаженства, он захочет испытать высшую, а не низшую степень, всё ещё не имея представления о сущности этого состояния.

По христианству, блаженство достижимо только на небе. У христианских отцов речь часто идёт о наслаждениях и радостях, но это, за немногими исключениями, наслаждения и радости будущей жизни. Поскольку высшей целью человека провозглашается блаженство, христианство обоснованно может считаться религией экстремального гедонизма. Но, в то время как для классического гедонизма на первом месте стоят удовольствия земной жизни, для христианства на первом месте стоит нечто гораздо более значимое – наивысшее возможное вечное блаженство. По своей сути идеалы христианства и классического гедонизма идентичны, но они различаются по степени и месту своего воплощения: гедонист стремится к наслаждениям в этой жизни, христианину обещаны высшие, небесные наслаждения. Но конечная цель в обоих случаях одинакова – наибольшее возможное удовольствие. Идеал гедониста в принципе достижим, и ясны пути к его достижению. Нельзя сказать того же об идеале христианства. Христианство требует от человека, которому по природе свойственно любить удовольствие, предпочитать земным преходящим удовольствиям будущие непреходящие удовольствия. Способность безропотно сносить страдания в земной жизни, покорность и непротивление злу, кротость и послушание отождествляются в христианстве с добродетелью. Не в последнюю очередь такой взгляд обусловлен тем, что Христос с покорностью принял уготованные ему испытания, включая последнее и высшее испытание – смерть на кресте.

Здравый смысл невозможно убедить в том, что страдание для человека лучше удовольствия. Отрицание удовольствий равнозначно отрицанию природы человека, поскольку человек по своей природе гедонист. Он создан существом, способным желать и любящим удовольствия, проистекающие для него из удовлетворения его желаний. Не только для гедониста, но и для христианина, поскольку и он гедонист, неприемлемо требование ставить страдание выше удовольствия. Поэтому противостояние классического гедонизма и будто бы аскетического по своему духу и внутреннему содержанию христианства имеет лишь внешний характер. Для христианства на первом месте также стоит удовольствие – в форме вечного блаженства. Христианство в этом смысле самая гедонистическая из всех религий, и по этой причине оно в большей степени соответствовало бы природе человека, чем всякая другая религия, если бы не то обстоятельство, что оно обещает блаженство после смерти, чем бесконечно умаляет его значение для человека. Христианин оказывается перед выбором между доступными ему радостями земной жизни и обещанными гораздо большими радостями будущей жизни. Но отчего было не соединить христианству оба эти вида блага в одном едином обещании – в обещании максимума радостей на земле и ещё больших радостей на небе? Тем самым были бы устранены все препятствия на пути принятия христианства как истинной и лучшей из религий даже для самых убеждённых гедонистов. Но христианство не может дать человеку блаженство в этой жизни; а если бы могло, блаженство давно бы уже было для всех каждодневным и привычным состоянием. Это состояние дополнялось бы радостным убеждением, что на небе всех ожидает ещё большее блаженство.

Христианство, предложив человеку в качестве конечной цели блаженство, пошло по проторённому философией гедонизма пути. Как и всякая религия, оно озабочено тем, чем человек озабочен сам – его счастьем. В этом пункте сходятся все мировоззрения и все религии. Не было такого философа или религиозного мыслителя, который бы предложил человеку в качестве цели жизни страдания и боль. Стремление к собственному удовольствию – эгоизм. Это стремление прирождено человеку, поэтому бессмысленно осуждение этой формы эгоизма. Цель христианина – высшая степень удовольствия для себя, собственное вечное блаженство. Так оказывается возможной ещё одна характеристика христианства – как религии экстремального эгоизма, коль скоро установленная им для каждого цель – наивысшее возможное личное блаженство в будущей жизни. Благо ближнего лишь потому имеет значение для христианина, что им обеспечивается его собственное блаженство. Способствуя благу ближнего, он тем самым приближает вероятность собственного блаженства.

Благо, добро, счастье, блаженство – всё это неразложимые на признаки и потому неопределимые понятия, поскольку определение требует перечисления признаков. Невозможно сказать, что такое благо или блаженство, но возможно испытывать и отчётливо отличать благо и блаженство от того, что не есть благо и блаженство. Невозможно дать определение вкусу банана или ананаса, но мы легко отличим вкус банана от вкуса ананаса и безошибочно заключим, банан перед нами или ананас. Таким же образом познаётся сущность блага, удовольствия, наслаждения и блаженства. На основании объективных различий между этими состояниями рассудок независимо от нашей воли дал им различные имена. Человек познал, что такое благо, не через восприятие совокупности признаков блага, но интуитивно. Благо многообразно, но оно в достаточной мере идентично само себе, чтобы возможно было отличить его от того, что не есть благо. Четыре важнейших разновидности блага для человека: удовольствие, наслаждение, блаженство и счастье. Не всякое благо – удовольствие, но всякое удовольствие – благо. И так же обстоит дело с наслаждением, блаженством и счастьем. Благо – ценность более высокая, чем удовольствие, даже если оно не сопровождается удовольствием, как, например, здоровье. Так же – интуитивно – постигается, что есть счастье и блаженство.

Христианство обещает человеку блаженство только при благополучном для него исходе будущего Суда. При неблагополучном исходе его ждут вечные муки. Но человеку хотелось бы быть максимально счастливым в будущей жизни, независимо от обстоятельств его земной жизни. Особый интерес для философа представляют неувязки в мышлении и языке. Через их разрешение осуществляется прирост знания. Приведём пример такой неувязки. Приятно ли блаженство? Если мы ответим на этот вопрос утвердительно, мы принизим значение блаженства для человека. Приятным может быть прикосновение, ощущение, впечатление.

Блаженство не подпадает под понятие приятного; приятное – благо несопоставимо меньшее, чем блаженство. Но о блаженстве невозможно сказать и того,