Лили не знала, как сюда забрался Вик. Но сомневалась, что он успел забыть обратную дорогу.

Хотя если знать, что буквально вчера он потерял память…

Опасаясь, что это могло повториться или, того хуже, стать постоянной болезнью, Лили решила уточнить:

— Отсюда? — и показала пальцем на крышу.

Вик посмотрел на нее, как на дурочку.

— Из Нижнего Города.

***

Почти сразу, как они спустились на улицу, ночные фонари погасли. Утреннюю смену приняло Светило.

Хотя в Ржавых Холмах его лучи едва пробивались сквозь смог. Так что на улицах все еще царил легкий сумрак.

Малявка повела их окольными путями, чтобы случайно не нарваться на легионеров, которые после вчерашнего наверняка плотно прочесывали район Проспекта.

На одной из таких узких, забытых городскими властями и уборщиками улиц собралась небольшая толпа из десятка-двух горожан в дешевых обносках.

Молодые, старые, мужчины, женщины, дети. Развесив уши, они слушали самозабвенные, одухотворенные речи сухого старика в некогда белых, но теперь пожелтевших одеждах.

Тонкие, морщинистые руки размахивали талмудом в потертой золотистой обложке.

Вик замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Послушаем.

Белобрысая малявка закатила глаза, но спорить не стала.

Старик, тем временем, вещал:

— Внемлите, братья и сестры! Услышьте меня, ибо слова мои есть слова самого Ярого! Книгу Откровений завещал Он нам, потомкам своим, и через нее говорит Он с нами даже спустя тысячу лет после Своего славного вознесения! Кто скажет, что говорит нам наш Славный Предок? Он говорит нам: один лишь завет есть, одна заповедь и один грех! Кто скажет, что это?

— Не укради? — предположил какой-то мальчишка. — Мама говорит, что воровать плохо…

Мамаша тут же одернула отпрыска.

— Тогда уж не убей! — заявила старушка.

— Нет, лучше — не попадись! — хмыкнул вороватого вида мужик. — А там уже не важно, за что…

— Сердце! — прервал своих слушателей проповедник. — Славный Предок говорит, что слово, сказанное тебе твоим сердцем, и есть величайший завет, заповедь и в то же время — грех! Ибо, послушавшись себя, ты ослушаешься других и тем навредишь им!

Народ зашептался.

— Что же, выходит, нельзя делать, что хочешь? Чтобы не навредить окружающим? — спросил самый смелый.

Старик взмахнул над головой талмудом:

— За тысячу лет до твоего вопроса Славный Предок уже знал на него ответ! И так Он говорит: разве голодный лев, убивая антилопу, чтобы накормить себя и свою семью, заботится о чувствах этой антилопы? Десять тысяч раз нет! Он делает то, что велит ему его сердце и звериная природа!

Горожане возмутились:

— Так ведь мы же не звери! Люди мы! Как же совесть?

— И справедливость!

— И законы! Чтоб их…

Проповедник тут же нашелся:

— На это Славный Предок говорит: однажды маленькие овцы приютили брошенного волчонка и научили его правилам, по которым жили они сами. Волчонок вырос, заметерел — и понял, что эти правила были придуманы только для того, чтобы он не съел бедных овец. И что он сделал, когда понял это? Убил и съел тех, кто взрастил его? Десять тысяч раз нет! Он поблагодарил их и пошел своим путем — путем не трусливой овцы, но и не бездумного зверя!

Народ затих. Вик почти слышал, как скрипели шестеренки в их головах. Или в его собственной?

— И… что это за путь? — подал кто-то нерешительный голос.

Старик в бело-желтых одеждах с торжественным видом заявил:

— Это путь, который нам, своим потомкам, ценой собственной крови проложил первый Император Славии, поднявший со дна саму Атлантиду — Словен Ярый! Так Он говорит: живи, следуя зову сердца, и поступай согласно своей, а не чужой воле. И будет тогда каждый шаг твой прославлен, а деяния воспеты в легендах! И душа твоя воссияет ярче полуденного солнца!

Чем больше говорил проповедник, тем шире дети разевали от восхищения рты. И тем большим презрением сочились лица взрослых.

— Но ежели дашь слабину, позволишь другим решать твою судьбу, — продолжал вещать старик, — то и станешь в итоге лишь блеклой тенью того великого человека, каким мог бы стать. А твои славные предки, чья обитель находится в первозданной тьме, откуда выходит все живое и куда возвращается все мертвое, попросту не увидят тебя и не смогут пригласить в свой дом. Так ты и останешься блуждать по миру теней среди десятков и сотен тысяч других бесславных!

Бесславные…

Кажется, теперь бывший чемпион понял, почему вместо чертей в этом мире повсеместно поминали бесов.

Старик продолжал:

— Только вспомните своих славных предков! Величайших из них называли волхвами! Их славы хватало их детям на многие поколения, а души их сияли так ярко, что их можно было увидеть невооруженным глазом! И огонь их душ пылал так сильно, что плавил саму реальность, заставляя ее подчиняться одному лишь мановению их рук, одному лишь оброненному слову! Вспомните своих предков, почувствуйте в себе частичку их славы, разожгите ее в своей душе и идите, братья мои, сестры мои! К Силе! К Величию! К Славе!

Проповедник воздел талмуд к низкому серому небу. На его лице застыло одухотворенное выражение. На миг Вику даже показалось, что он увидит, как сияет душа этого старика. Но вместо этого…

— Какое величие? Какая слава? Нам жрать нечего!

— Старый безумец!

— Бери свою поганую книжку и вали отсюда!

— Прочь! Прочь!

…в старика полетели камни.

Прикрывая голову талмудом, он улизнул от злых горожан в подворотню.

Вик мог понять этих людей. Когда каждый день ломаешь голову себе — а иногда и другим людям, — чтобы раздобыть своим детям очередной кусок хлеба, то духовный рост и просвещение отходят на тысяча второй план.

И пусть бывший чемпион сейчас не так уж и сильно отличался от этих людей, все же он уловил в словах старого проповедника нечто… знакомое?

— Что это было? — спросил он, когда они с Лили продолжили свой путь.

— Ты о чем?

— Проповеди. Какую религию проповедовал тот старик?

— А ты их много знаешь?

Шмакодявка саркастично усмехнулась. Но лицо Вика ясно давало понять, что ему было не до шуток.

— Славоверие, — ответила она. — Говорят, в Верхнем Городе каждый второй верит в Ярого. Они отправляют к нам миссии, но как-то не приживается. Сам же видел.

— А что насчет вол… волхвов? Огонь души и вот это все?

— Не знаю. Я слышала, что сказки про них мамы рассказывают своим детям, — Лили вдруг поникла. — Но мне никто не рассказывал…

Вик больше ничего не спрашивал, а девочка не говорила.

Но в глубинах