И что осталась другая Ольга — со стальной душой, желающая любой ценой отобрать у войны своего сына.

25.03.1995

После приезда мужа прошло больше месяца. Бинты на голове Ольги исчезли, пока не отросшие волосы прикрывала косынка. Бандаж с руки тоже исчез. Она посвежела, похорошела. Каждое утро начиналось с приема лекарств, затем врачебный обход и процедуры. На ключице появился костяной нарост, рана затянулась, превратившись в багровый шелушащийся шрам. Рука, правда, пока поднималась только до уровня груди. Иногда дико болела голова, приходилось чуть ли не горстями принимать обезболивающее. После тихого часа Ольга часто выходила в больничный дворик, сидела в одиночестве на лавочке, наслаждаясь запахами весны, солнышком и видом набухших почек на деревьях.

Писала письма маме и Насте и, мысленно, сыну.

Однажды, когда она пришла с прогулки, дверь палаты отворилась и в проеме показалась светловолосая голова. В палату вошла девушка в вязаном, с горлом свитере, джинсах и растоптанных кроссовках. На плече сумка с фотоаппаратом.

Девушка мазнула взглядом по лежащим и сидящим на кроватях женщинам и остановилась на Ольге.

— Ой, — ее губы округлились. — Здрасте! А я вас знаю. Помните, мы с вами разговаривали в Моздоке. Я Наташа. Белецкая.

В памяти мелькнула картинка: серое утро, снег, привокзальная площадь и девушка-корреспондентка, тараторившая без умолку.

— Да, я вас помню, — улыбнулась Ольга. — Здравствуйте, Наташа. Какими судьбами?

— А я к вам, — обрадованно заявила корреспондентка. — Проездом в Ростове, заехала в госпиталь, раненых поснимать, а мне кто-то из врачей рассказал о раненой матери, которая сына искала. Я справки навела — и сюда. Интервью взять. А это, оказывается, вы. Ой, вы так хорошо выглядите, а я думала, там какая-нибудь мамаша несчастная

Все это Наташа выговорила без единой паузы, одновременно подходя к кровати Ольги, доставая из сумки и положив на тумбочку большое блестящее яблоко, очевидно, подаренное ей в госпитале кем-то из раненых.

— А я уже в третий раз туда еду, — совершенно не беспокоясь, что ее слышат остальные, присев на кровать, продолжала она. — Только со стороны Назрани. Федералы меня не пускают, езжу на неподконтрольную им территорию. За хороший снимок в редакции платят доллар. А если совсем эксклюзив, сразу многие издательства покупают. У меня там уже друзья есть! Поначалу тяжело было, но я ж такая — меня в дверь, я в окно… Чечены, ну, которые боевики, говорят: «Слушай, Наташа, давай мы тебе сами заплатим, только не езди сюда больше…» Басаева снимала, других полевых командиров — они любят пиар, только вида не подают. А простой народ думает, что если я сниму правду, как их бомбят, тогда и стрелять перестанут. Только кому эта правда нужна? Снимки давай погорячей, а истории свои оставь при себе… Когда там нахожусь, ругаю себя последними словами: что тебе, дуре, дома не сиделось, а как приеду в эту Москву долбаную, сразу назад хочется. Почему это так? Синдром войны, да?

Она взяла с тумбочки принесенное ей же яблоко и с треском откусила.

— Замуж хочу, — жуя, призналась она Ольге. — Только не берет никто. Хочу на квартиру себе заработать. А я там тоже мамашек встречала. И пленных… Ой, что это я про себя да про себя. Вы рассказывайте. Давайте я вас сниму и пару слов в газету напишу.

— Наташа, хотите, я вам кофе сделаю? Сама его, к сожалению, не пью, врачи запрещают. Кипятильник есть, шоколадка… — словно не расслышав вопрос об интервью, предложила Ольга. — А где вы пленных видели?

— Да везде. В Ведено, в Шали. — Наташа за две минуты успела обсмотреть всех в палате и даже взглянуть на книгу, лежащую на подушке Ольги, — посмотреть, что она читает.

— А в Ачхой-Мартане?

— Не, там не была. Знаю, что там рядом село Бамут, а бамутцев даже чечены считают отмороженными. Слышала, вроде штурм Бамута начался. Вы же новости знаете? Федералы Аргун штурмуют.

Как и многие журналисты, Наташа не говорила «наши», называя воюющих соотечественников «федералами», словно желая откреститься от российской армии. Так было проще. Не иметь моральной сопричастности с воюющей стороной. Особенно на неподконтрольных территориях, где за слово «наши» ее могли разорвать на части после первой же бомбардировки. Ольга ее понимала. Но сама своих так называть не могла. Было в этом что-то важное.

— Так ваш сын в Ачхой-Мартане? — наконец дошло до Наташи. — Это точно известно? И когда вы туда собираетесь?

Ольга посмотрела на нее и улыбнулась. Достала из тумбочки шоколад. Ей нравилась Наташа, она понимала, что под маской простоты и наивности спрятано многое. И мама, и Сергей и мысли не допускали, что она после выписки может вернуться в Чечню, а Наташа даже не сомневалась, что она именно так и поступит.

— Наташа, а люди там как к вам относились? — осторожно спросила Ольга, желая понять модель поведения среди чеченцев. Но Наташу брать в пример не стоило.

— Там законы гостеприимства… — охотно делилась девушка. — В Ведено, в первом доме, куда меня поселили, ложишься спать — утром вся одежда выстиранная, поглаженная, кроссовки вымыты и сухие. Еда самая лучшая. Всегда в центре внимания. В общем, три дня чувствовала себя королевой. А на четвертый, только проснулась, хозяйка ставит передо мной ведро воды, тряпку и говорит: «Три дня ты гостья, теперь член семьи. Помой полы и приходи помогать мне готовить». Я, конечно, сразу вспомнила, что меня в другой дом приглашали. Так и жила… А в остальном… — Тут Наташа на миг сняла с себя маску простушки, и тень того, скрытого, пробежала по лицу. — В остальном по-разному было…

Миг прошел, и перед Ольгой вновь сидела говорливая девушка, посланная редакцией в зону боевых действий по принципу «кого не жалко».

— Главное, голову не мыть. И вообще не мыться, — тараторила она. — Как только голову помою, обязательно обстрел начнется. Прямо мистика…

К теме интервью больше не возвращались. Наташа выпила кофе, съела шоколадку, посмотрела на часы и заторопилась. Но перед уходом она показала, что умеет быть серьезной.

— Вы, как сына найдете, обязательно со мной свяжитесь, — сказала девушка Ольге. — Я буду без связи, но вы звоните в редакцию, они знают, как меня найти. Вот телефон. Звонить можно из Ингушетии, там есть почта. Обязательно свяжитесь. Знаете, если пресса освещает выкуп или обмен, это совсем другое дело. А я буду оставлять в редакции информацию о пленных, которых видела, мало ли, может, вашего сына уже куда-нибудь увезли. У меня хорошие отношения с Басаевым,