— Да, продам, — коротко и серьезно подтвердила Ольга.　

— А как доберешься?　

— Мне в первый день один чеченец помог. Вот только адреса его не помню. Просто выйду на дорогу и буду ловить попутку. Война войной, но машины же иногда ездят…　

По подвалу ходили тени от огня в печи. В соседнем помещении солдаты поймали по радио какой-то рок. Загудели голоса, звук сделали на полную громкость. Какие они были еще дети… И какие безнадежно взрослые. Им предоставили возможность умирать, разрешили убивать, и война быстро превратила их в законченных циников, которые не верят никому и ничему: ни словам, ни состраданию, ни добру, потому что все это может иметь задний смысл. Начни им рассказывать что-нибудь пафосное — плюнут под ноги. Единственной безоговорочной добродетелью они признавали только самопожертвование, готовность умереть за ближнего. Все остальное в их глазах было половинчатым и ненастоящим.　

И еще они уважали достоинство. Чечены его тоже уважали. Ольга помнила рассказ об офицере, которого окружили на одной из улиц Грозного и который, уже будучи дважды раненым, вел бой в одиночку против целого отряда. Перебегал, стрелял, кидал гранаты. «Всё, всё! — кричали ему боевики. — Хватит! Ты доказал, ты мужчина! Выведем тебя к своим с честью!» Он перестал стрелять, позволил им подойти, а когда подошли, взорвал себя вместе с ними последней гранатой.　

Когда она попадет в Ачхой-Мартан, не надо валяться в ногах боевиков, умоляя отдать своего сына, надо постараться вести себя достойно, только это они и ценят.　

— Ты решила? Отговаривать смысла нет? — спросил Слава.　

— Да. Не надо отговаривать.　

— Ладно. Понимаю… Утром подвезем до границы нашей зоны ответственности. Прости, не можем там тебе помочь. Знаешь, у тебя случай, когда обидела сына, из головы не выходит, а я потом, возможно, буду себя презирать за то, что тебя одну отпустил… Давай спи. — Слава поднялся на ноги, накинул на плечо автомат и, выходя из помещения, негромко добавил: — А знаешь, многие бы хотели, чтобы у них была такая мать…　

* * *　

Накрапывал дождь. Вчерашний снег остался сереть только в канавах. На пустынной трассе на Ингушетию на выезде из Грозного показались одинокие «Жигули». Машина ехала не спеша, объезжая ямы на плохом асфальте. Ольга подняла руку. За час стояния под дождем рукава пальто промокли насквозь, капюшон тоже промок, капельки дождя стекали по ресницам и мокрым щекам.　

Машина остановилась. Было видно, что в салоне только водитель, заднее сиденье заставлено какими-то коробками.　

— Тебе куда? — приоткрыв дверь, спросил средних лет усатый чеченец в вязаной шапке с надписью Adidas.　

— Мне в Ачхой-Мартан. Подвезете? — шагнула к машине Ольга.　

— Садись.　

В салоне было холодно, окна запотели. Равномерно стучали дворники. Проехали последние частные дома, впереди виднелась покрытая лужами дорога, дальше раскисшая степь и пелена дождя. «Мой сын жив, и я знаю, где он», — как мантру повторяла в уме Ольга. Эти слова она повторяла всю бессонную ночь в подвале и потом, когда ее вывозили на окраину города. Прощания со Славой не получилось, ему было явно не по себе. Он не верил, что они еще встретятся. Положил в руку деньги, собранные для нее всеми разведчиками. С минуту постоял, глядя в глаза, крепко обнял, уколов щетиной, и уехал на своем БТР с огромными колесами.　

— Ты же не местная? Журналистка? К кому в Ачхой-Мартан едешь? бросая на нее быстрые взгляды и одновременно смотря на дорогу, засыпал вопросами водитель.　

— Я сына ищу, — уже привычно ответила Ольга.　

На войне все происходит быстро и неотвратимо. Дворники мерно смахивали капельки дождя с лобового стекла. Ольга хотела продолжить, но мир вокруг внезапно изменился. Рядом с машиной мелькнула какая-то искра, и в ту же секунду звякнуло, отлетая, боковое зеркало, вспоролась обшивка на крыше, ударило по капоту. Не сознанием — медленным и слабым, в подобные минуты, а чем-то древним, спрятанным, Ольга в одно мгновение осознала, что по машине стреляют. Она беспомощно повернулась к водителю, ища у него подсказки: что делать?　

Брызнуло сразу в нескольких местах лобовое стекло, подпрыгнули стоящие позади коробки, в салоне тонко пропело. Водитель со всей силой нажал на тормоза, интуитивно находя ручку двери, и в следующий момент выкатился из машины. Только тогда до него донеслись отдаленные звуки автоматных очередей. Машина покатилась и съехала в канаву на обочине. Еще раз пропело, просвистело над головой, в машину два раза ударило. Посыпалось боковое стекло.　

Запрыгали по дороге срезанные с кустарника ветки.　

Обстрел длился не более десяти секунд. Водитель потом еще несколько минут лежал на обочине. К машине никто не подходил. Видно, просто обстреляли и ушли. Осторожно поднявшись, пригибаясь и замирая на каждом шагу, он приблизился к машине.　

Женщина осталась в салоне, он видел ее силуэт. Открыл дверь с ее стороны, и она тут же безвольно вывалилась из машины. Он заглянул внутрь салона и увидел, что салон в крови. Голова женщины тоже была в крови. Дождь каплями разбавлял струйки крови. Лицо восково-белое, глаза закрыты, рот, наоборот, приоткрыт.　

Водитель был хороший человек. И он знал, что делает. Первым делом он прощупал пульс на сонной артерии, затем перевернул податливую, как куклу, женщину на бок, засунул пальцы в рот, проверил, не запал ли язык. Увидел, что ранения по крайней мере два — в голову и в область ключицы, там даже на мокром пальто темнело пятно крови, на пальто осталась дырка с торчащим синтепоном. Затем попытался завести машину и, к своему удивлению, завел. Еще несколько минут понадобилось, чтобы выкинуть ящики с заднего сиденья.

Обхватив руками женщину с безвольно откинутой головой, он как можно аккуратнее перетащил ее на заднее сиденье салона. Сделал из какой-то тряпки тугой тампон, отогнул жирный от крови воротник пальто и засунул его под кофту. Затем, стараясь не трясти машину на ямах, повернул в город.　

— Женщина ранена. Ваша, русская, — сказал он военным, остановив «Жигули» возле первого блокпоста. — В больницу ее надо. Сына она искала. Вот ее сумочка, там паспорт.　

В аэропорту Грозный-Северный было развернуто сразу несколько полевых госпиталей.

Наиболее крупные Московский и Свердловский. Вывезенных медротами раненых в день поступало около ста человек. В одном из шатров госпиталя Московского военного округа, среди коек и капельниц, хирург, сняв с рук резиновые перчатки, продиктовал старшему санитару:　

— Судя по паспорту, Новикова Ольга Владимировна. Пиши: сочетанное огнестрельное ранение головы,