Ком земли полетел вниз, приземлившись на едва открывшиеся глаза. Павел заорал, но второй ком забил рот до самой глотки. Каждый из крестьян старался попасть в лицо бывшему хозяину. Павел вытолкал языком ком грязи, но его тут же заменил другой. Комья земли застучали с частотой летнего дождя.

Груз на груди и голове быстро рос, а шлепки грязи становились все глуше и отдаленнее. В распоротом животе свербело и нестерпимо чесалось. Но совсем не это беспокоило Павла.

Туча гнуса, что до этого беспокойно вилась над головой, спустилась и нашла дорогу к его рту, приоткрытому в последнем крике.

Артем Гаямов

Оранжевая мама

Без какой-нибудь цели и стремления к ней не живет ни один живой человек.

Ф. М. Достоевский. Записки из мертвого дома

Шурка стоял в коридоре и растерянно крутил головой. Смотрел то на отца, уткнувшегося лицом в стеллаж с книгами, то в приоткрытую дверь своей комнаты. Там квадратный участковый уселся за Шуркин письменный стол и, отодвинув учебники за второй класс, принялся сосредоточенно заполнять бумаги. В сторону гостиной голова не поворачивалась, только глаза косились, будто сами собой. Дверь туда была закрыта, через мутное матовое стекло проступал мамин силуэт, висящий вместо люстры.

Тишина казалась горькой на вкус, ядовитой, отравляющей ежесекундно. Отец стоял, сунув нос между томиков Достоевского, и не шевелился, вроде и не дышал. А вот мамин силуэт за стеклом двигался – покачивался туда-сюда, туда-сюда. Совсем чуть, еле заметно, но все же.

«Так, может, она…»

– Супруг, подойдите, – позвал участковый, и эти два сухих слова развеяли надежду.

«Нет, не может».

Отец вздрогнул, словно очнулся, и отделился от стеллажа. Несколько книг упало на пол, одна раскрылась. «Записки из мертвого дома». Название показалось Шурке глупым. Чего там писать, если дом уже мертвый? Раньше надо было писать.

Отец прошел мимо, ничего не замечая, а Шурка собрал книги с пола и сунул назад в стеллаж, куда смог достать. Мимоходом погладил оранжевый корешок «Приключений Тома Сойера» – мамин подарок.

– Тело обнаружили вы, так? – донеслось из комнаты.

– Да.

– В психдиспансере состояла, верно?

– Да.

– Ранее попытки уже были, правильно?

– Да.

Если бы «да» кидали о стенку, как теннисный мячик, то отскакивая, оно, наверное, звучало бы так же, как из уст отца, – глухим механическим откликом.

– Распишитесь. Тело заберут в течение сорока минут.

– А мне теперь что? Следом, вместо люстры?

– Крюк от люстры вас не выдержит. Не надейтесь. По конструкции он только люстру выдерживать и должен. Но… жену вот вашу выдержал. Потому что невысокая, худая. В общем, легкая… была. Весила б килограмм на пять больше, наверно бы и выжила. Соболезную.

«Соболезновал» участковый уже в прихожей, отворяя входную дверь. Отец остался в комнате, Шурка – в коридоре. Он стоял и решался. Решался войти в гостиную, понимая, что если так и проторчит последние сорок минут в коридоре, то останется трусом на всю оставшуюся жизнь. И Шурка вошел.

Мама выглядела странно. Совсем чужой, незнакомой. Будто уже ушла, не дожидаясь, пока «заберут». Облаченная в длинное платье с глухим воротником и один тапочек – второй валялся на ковре. Шурка осторожно приблизился, подобрал тапочек, надел на ногу. Тело закачалось сильнее, стало страшно до слез.

Шурка крепко зажмурился и отвернулся. Он вдруг осознал, как сильно ненавидит отца, ненавидит участкового, ненавидит себя. Ненавидит весь мир за то, что мама не весила на пять килограмм больше. За то, что на целом свете не нашлось для нее этих несчастных килограмм.

А когда открыл глаза, то первое, что увидел, – оранжевый лист бумаги на тумбочке. Рядом лежала ручка со снятым колпачком. Шурка повертел лист в руках и обнаружил, что тот чист с обеих сторон. Даже если мама и хотела что-то написать, то, похоже, в последний момент передумала.

Или не передумала? Может, главное – сам цвет? Оранжевый, ее любимый. Потому что придает сил, заряжает энергией, несет радость, счастье и вообще. Так, может, цвет как раз и должен был что-то сказать? За маму. Вот только что? И как? Как вообще говорит цвет? Это ведь не человек.

Шурка пристально вгляделся в оранжевый лист. На мгновение показалось, будто на бумаге что-то мелькнуло. Словно хамелеон пробежал по густой рыжей чаще. Хитрый, ловко имитирующий цвет, но все же подражатель, подделка. А значит, его можно увидеть. Надо только лучше смотреть. Надо лучше смотреть.

* * *

– Хромов Александр Саныч? Алексан Саныч?

– Зачем этот цирк? Вы же понимаете: он не слышит.

– Девушка, не мешайте снимать показания.

– Во-первых, я не девушка, а доктор. А во-вторых, какие тут показания? Он вас не слышит. Он вас не видит. Он не здесь. Человек чудом выжил, и ему нужен покой.

– Я, доктор, в чудеса не верю. И вам не советую. При вашей профессии.

– Знаете, в моей профессии чудеса как раз случаются. Особенно с хорошими людьми. Добро вознаграждается.

– А откуда уверенность, что ваш пациент – хороший человек?

– А оттуда, что при моей профессии волей-неволей начинаешь разбираться в людях. Именно разбираться, а не считать всех подлецами и преступниками.

– А это, видимо, камень в мой огород?

– В вашу профессию. Вам бы только дело закрыть, да? Крайнего найти, и не важно кого – пусть и душевнобольного. А вы в курсе, что он – легенда? Статью «Лизы Алерт» читали? Знаете, сколько детей он спас? Сорок человек.

– Сорок два, если точнее.

– Прос… чис…

– Что? Алексан Саныч, повторите, что вы сказали. Вы поняли, что он сказал?!

– Я толком не расслышала. Кажется, «просто числа».

* * *

Лиза вошла в комнату вместе с ним. Тем самым сверхчеловеком, гением, гуру, легендой, Бэтменом, в общем. Тем самым, о которым болтала без умолку последние несколько недель. Стас окинул гения ревнивым взглядом и украдкой поморщился – ничего особенного.

Темноволосый, среднего роста, среднего телосложения, средненькой внешности, без характерных черт, без изюминки. Примечательным казался разве что бомбер – ношеная черная куртка с ярко-оранжевой подкладкой, эхо девяностых.

– Станислав. – Стас протянул руку.

– Александр, – кивнул в ответ гений, но руки не подал. Даже из кармана не вытащил – козел! – и сразу отвернулся. – Мне нужна ее вещь.

– Вещь? Валечкина? Да-да, конечно, да… – Валина мать засуетилась вокруг Александра, заглядывая в глаза, будто брошенная собака. – Вы ведь найдете, правда? Про вас говорят – всех находите. Найдете, да? Я же смотрела, я, как всегда, смотрела. Школа во