Глаза детины вспыхнули злобой. Вихрем влетев в гостиную, он стиснул плечо Павла. Старик взвизгнул от боли и был вытолкан во двор.

– Грубовато он как-то с отцом, – усмехнулся чиновник. – Не находите?

Лиза чуть пожала плечами и поправила чёрную косынку:

– А как иначе? Совсем ведь умом тронулся. Считает, что душа барина теперь в нем живет.

– О-о-о… – протянул чиновник. – А я-то думаю: что он несет?..

Из комнаты вышел один из офицеров, держа небольшой саквояж. Тот самый, что привез Павел в первый день.

– Нашли, ваше сиятельство! Похищенное!

Саквояж водрузили на стол, и из него начали появляться пачки ассигнаций крупного достоинства, туго стянутые аптекарскими резинками.

Лиза удрученно покачала головой:

– И этот человек два года тому продал половину деревень…

– Вы не переживайте, Лизавета Андревна, – ласково произнес чиновник. – Тут, конечно, явно не все деньги, но, думаю, большая их часть. Так что к вашей персоне у следствия никаких вопросов не останется. Нам теперь только остается подтвердить смерть вашего супруга документально, так сказать… И мы отбудем…

Офицер, учинявший досмотр, перевернул казавшийся пустым саквояж, и из того выпали и тут же рассыпались по столу фотокарточки. Старший чиновник густо покраснел и, смущенно кашляя, отвернулся. Офицер, бормоча извинения, собрал карточки в стопку и вернул на место.

– Что ж… – вздохнула Лиза, подавляя в себе гадливость вперемешку со стыдом. – Предъявить труп проще, чем восстановить поруганную честь семейства. Пройдемте!

Лиза встала и указала жестом на дверь. Чиновник в сопровождении двух офицеров проследовал за ней.

Во дворе стояли лишь солдаты в ожидании приказов от начальства и Тимофей, стерегущий сидящего у амбара «отца». Рядом с крыльцом, в тени, ждала дворовая девка.

– Глашка… Тьфу… Как тебя… Покажи господам, где ледник, пусть тело вынесут для осмотра…

Четверо солдат отправились следом за дворовой.

– Где бы нам лучше осмотр учинить, Лизавета Андревна?

– Да прям здесь на дворе разложите. – Перед ее глазами все еще маячил вид истерзанной Глафиры. – Нечего мерзавца в дом заносить…

Лиза с удовольствием отметила, как Павел дернулся вперед, но был остановлен крепкой рукой.

Вынесли тело на растянутом за углы одеяле.

Павел при виде окоченелого, синюшного трупа затрясся и привалился спиной к сараю. Бессвязно бормоча, он уткнулся лицом в поленницу.

Губы Лизы растянулись в довольной усмешке. Чиновник, стоявший рядом, неодобрительно хмыкнул. Та тут же напустила на лицо серьезное выражение.

– Вот мой супруг, – протянула она руку, указывая на скорченный труп. – Свиридов Павел Сергеевич собственной персоной. Сверять будете?

Чиновник кивнул, достал бумагу и подступил к трупу, лежащему посреди двора.

– Итак… Основные приметы… Так-так-с. Все сходится. – Он развернулся к Лизе. – По-хорошему, вскрытие нужно произвести… Установить, так сказать, причину-с.

Дикий вопль разнесся над двором. Выхватив припрятанный в поленнице револьвер, Павел бросился к жене, стоящей над его трупом.

– Ведьма! – хрипло заорал он, поднимая пистолет. – Чтоб ты…

Стоящий в нескольких шагах офицер выхватил саблю и рубанул по руке, поднимающей револьвер. Грохнул выстрел, наполнив воздух щекочущим ноздри пороховым дымом. Тяжелая пуля взрыла землю рядом с ногой Лизы.

Павел свалился, визжа и прижимая к себе окровавленную руку. Офицер поднял револьвер из пыли и передал его старшему.

– Ишь ты! И пистолет у барина выкрал! Приобщите к делу! На вас покусился, Лизавета Андреевна! Что делать прикажете?

Разжав бледные, стянутые в линию губы Лиза выдавила:

– В колодки его… Только перевяжите, чтоб не издох раньше срока…

Несколько крестьян с радостью бросились исполнять приказание.

– Так вы все знаете?! Ублюдки! – истошно заголосил Павел. – Сговор! Ваше сиятельство! Сговор! В Сибирь хочу! Куда угодно! Не оставляйте меня здесь!

Чиновник повернулся к Лизе.

– А ведь и правда, – усмехнулся он, – совсем умом слаб. Так что на счет вскрытия?

– Думаю, я вам смогу предоставить условия…

* * *

К вечеру петербургская комиссия уехала. Лиза вышла во двор и направилась к конюшне. У коновязи, закованный в колодки, стоял на коленях Павел. Опуститься ниже ему не давала короткая цепь, пристегнутая к кольцу на верхней перекладине. На ограде сидел, мрачно глядя перед собой и перебирая в пальцах кавалеристский хлыст, Тимофей. Пойманный в ловушку гнус в бессильной злобе метался нал головой старика. Оголодавший после недавнего пира, он стал только яростнее.

– Разрешите, барыня, я плеткой, как он… – Из глаз детины потекли слезы бессилья и злобы. – Жаль только, долго тело отцовское не выдержит…

– Ничего. – Лиза подошла к Тимофею, взявшись обеими руками за тяжелую мозолистую ладонь. – Есть для него наказание похуже плетки… Веди его за мной.

Звякнула цепь. Павел застонал и поднялся на ноги, подгоняемый грубыми тычками.

– Как смеешь, собака! Ай…

Кулак гулко ткнулся под ребра:

– Иди за барыней!

– Я твой барин! – сорвавшись на фальцет, взвизгнул Павел.

– Мой барин помер да на леднике лежит, – процедил сквозь зубы крестьянин и вновь ткнул кулаком в спину. – Шагай шибче!

Вслед за Лизой они вошли в барский дом.

В ярком свете гостиной вид у Павла стал хуже некуда. Колодки, в которые были закованы голова и руки, оказались заплеваны и измазаны коричнево-бурым. От пленника остро несло мочой и кровью.

– Эка тебя народ-то любит, – криво усмехнулась Лиза. – Прицепи-ка его в углу, чтоб не сбежал.

Тимофей вбил конец цепи, снабженный острым штырем, в дощатый пол и уставился на Павла, почесывая кулак о небритый подбородок.

– Бить будешь? – В голосе барина слышалась насмешка. – Так помру от одного удара!

– Я знаю, – кивнула Лиза и повернулась к пустому саквояжу, оставшемуся после обыска.

Павел непонимающе уставился на жену. Лиза брезгливо, словно нечистоты из выгребной ямы, достала из саквояжа стопку фотокарточек.

– Уж сколько лет я корила себя, что не могу дать тебе наследника. – С каждым словом Лиза брала одну фотокарточку и бросала ее под ноги Павлу. – Сколько лет искала причину в себе… Думала, травы да наговоры помогут…

Павел тупо уставился на карточки, рассыпающиеся по дощатому полу. На каждой из них был он. И не один, а с девицами из любимого публичного дома, с которыми сплетался в экзотических, далеких от скромности комбинациях.

– Но, оказывается, лечиться бесполезно, если недуг не в тебе… Каждый раз после твоих приездов я с надеждой ждала признаков, что понесла, но дожидалась лишь срамных болезней… Лечилась, тебя лечила и вновь надеялась на чудо… Глупая баба…

Павел грубо и глупо рассмеялся:

– Вот уж действительно баба! Куда тебе до питерских куртизанок! Они такое могут! Всему обучены! И французской любви, и содомской! А ты что? Ни на что