– Нечего мне сказать, – поморщилась Агафья. – Чем я только Евдоху не потчевала, не сбрасывает она дитя.

– Ты что, впервой мои поручения исполняешь? – не поверил Андрон. – Я же сказал, что ребёнка этого быть не должно. Времена нынче не те, чтобы младенцами обрастать.

– А ты чего ликом тёмен? – насторожилась Агафья. – Случилось что? Какое-то лихо над нами нависло?

– Покуда не ведаю, что и как, – сказал Андрон, складывая перед собой на столе руки. – Но беду чую. Она где-то здесь, с нами рядышком трётся.

– На Евдоху грешишь? – встревожилась Агафья. – От неё беду ждёшь, скажи?

– Я вот понять пытаюсь, но не пойму, откель вражий ветер дует, – вздохнул Андрон. – А Евдоха… Что взять с этой овечки, кроме как шерсти клок. А вот дитя, каковое она под сердцем носит… Я знаю, что делать надо. Истязание плоти, вот что вразумит её и от дитя освободит.

* * *

Наступившим вечером Макара Куприянова одолело необъяснимое беспокойство. С удрученным видом он ходил по избе, горестно вздыхая и поглядывая на Степаниду, которая то и дело выглядывала в окно.

– Ну что ты всё туда пялишься? – упрекнул Куприянов жену. – Не придёт он. Фрол Фомич, уезжая, строго-настрого запретил Силашке к нам соваться. Сама же видишь, минула неделя с тех пор, а его у нас нет.

– Помолчал бы уж, – огрызнулась Степанида. – Сам-то вон тряской трясёшься, думаешь, я не знаю почему?

– Всё, съезжать нам отсюда надо на корабль наш, в Смышляевку, – сердито высказался Куприянов. – Разве дело это – в страхе жить? Избу и хозяйство другим передадим «кормильцам».

– А может, прямо сейчас и уйти? – оживилась Степанида. – Бросим всё, и айда в город.

– Ты что, ополоумела? – воскликнул возмущённо Куприянов. – Как это взять и всё бросить? Мы же не только для себя живём, но и общину кормим.

Во дворе залаяла собака и тут же замолкла. Куприяновы поспешили к окну. Они едва не завыли от страха и досады, увидев идущего к избе Силантия Звонарёва.

– Идёт… Несёт нелёгкая Силашку! – запаниковала Степанида и заметалась по избе. – Накликали мы беду на головушки наши, ох накликали, его вспоминая! Что делать? Что делать-то нам теперь, Царица Небесная?

– Что делать, что делать, знать бы что, – тяжело дыша, промычал в отчаянии Куприянов. – Дверь отворять надо, вот что. А то разнесёт аспид горелый избёнку нашу, по брёвнышкам разнесёт!

– Не-е-ет, не отворяй! – взвизгнула истерично насмерть перепуганная Степанида. – Он же сейчас нас с тобой как есть изничтожит! На куски разрежет или разорвёт!

– Нет, впущу, – прохрипел Куприянов сорванным от волнения голосом. – Город далеко, а мы с тобой вот они… Как на ладошке у сатанинского отродья.

Он покачнулся на ногах и с видом мученика пошёл открывать дверь.

* * *

Силантий вошёл в избу по-хозяйски. Переступив порог, он собрался было перекреститься на образа, но, не увидев их в углу горницы, опустил руку.

Глядя на него, Куприяновы попятились с перекошенными от страха лицами. Силантий посмотрел на их выпученные глаза, трясущиеся губы и самодовольно ухмыльнулся.

– Да не тряситесь вы, твари подколодные, – сказал он «миролюбиво». – Не со злом я к вам пожаловал. И не сомневайтесь, камня на вас за пазухой я тоже не держу.

– Тогда чего припёрся, на ночь глядючи? – прохрипел Куприянов, вытирая рукавом вспотевший лоб. – Мы тебя не ждали и в гости не зазывали. И зла на тебя не держим, только уходи.

– Уйду, уйду, раз не ко двору пришёлся, – вздохнул Силантий. – Вот только кое-чего узнать хочу.

Куприяновы недоумённо переглянулись – поведение Звонарёва сбило их с толку.

– Чего ещё ты узнать хочешь, аспид? – прохрипел Куприянов. – Или опять что-то умышляешь против нас, ворог?

– Да так, пустячок один, – пожал плечами Силантий. – Ты вот много мне рассказывал о скопцах, Макарка? Почитай всю зиму напролёт. Я внимательно тебя слушал, и про голоссалии и про радения тоже.

– Ну и что с того? – напрягся Куприянов.

– Не взыщи, но теперь мне поглядеть на всё это охота, – признался Силантий. – Вот скучаю неделю без общения с тобой и изнываю от желания поглядеть на радения скопцовские.

– Ты же говорил, что видел радения хлыстовские? – забеспокоился Куприянов.

– Да, как хлысты радеют, я знаю, – утвердительно кивнул Силантий. – А вот как скопцы – нет.

– Всё у тех и других одинаково, – поморщился Куприянов.

– Но ты же обещал отвезти меня в город на корабль ваш? – напомнил Силантий. – Вспомни, был такой уговор?

У Куприянова затряслись руки. Так и не догадавшись, к чему клонит сосед, он решил выставить его за дверь и повысил голос:

– Было дело, обещал, а теперь передумал. Такой голубок, как ты, на нашем корабле не нужен.

– Жаль, а я так на тебя рассчитывал, – вздохнул Силантий. – Шёл вот сейчас к тебе и думал, что ты сдержишь данное мне обещание, а ты… Разве так можно?

– Всё, врозь наша дружба, Силашка! – выкрикнул Куприянов раздражённо. – А ну прочь со двора моего и больше не суй ко мне свою сатанинскую морду!

– Ай-я-яй! – укоризненно покачал головой Силантий. – Так, значит, ты героя войны чествуешь, паскуда? Ну да ладно. Я обещал Фролу Фомичу тебя не трогать и своё обещанье сдержу. Но сначала ты мне наглядно покажешь, как радеют скопцы.

– Что? – изумился Куприянов. – Ты в своём уме, чучело? Мы же не в соборной избе, не в Самаре. Как же я тебе радение покажу?

– А ничего, – хмыкнул Силантий. – Что в твоей избе, что в «соборной», какая разница где радеть.

– Ты что-то задумал, Силашка, признайся? – захрипел Куприянов. – Ты же обещанье дал Фролу Фомичу.

– Так я же не трогаю ни тебя, ни Степаниду твою преподобную, – ухмыльнулся Силантий. – А вот ты сдержать данное мне обещание не хотишь. Раз не желаешь везти к скопцам меня, значит, сам передо мной петь и выплясывать будешь. А я вот посижу тихонечко на табурете, на тебя посмотрю и голоссалии послушаю.

– Вон! Вон отсель проваливай! – разозлился Куприянов. – Не будет в моей избе радений! Я не…

Он замолк и проглотил остаток фразы, увидев в руке Силантия револьвер.

– Не перечь мне лучше, Макарка, а делай что говорю, – произнёс зловеще сосед, направляя в грудь Куприянова ствол револьвера. – Я на войне шибко нервным стал, особенно после того, как немцы меня напалмом сожгли. Они ведь не только моё тело опалили, но и мозги, видать, тоже. Пальцем я тебя не трону, сдержу данное уряднику обещанье, а вот застрелить могу. Не стрелять в вас я не обещал никому.

По обгоревшему лицу Силантия невозможно было определить, шутит он или говорит всерьёз, потому что лица