Екатерина Акимовна удивленно посмотрела на Лиду.

– Откуда ты все это знаешь? Я снашиваю платья, не задумываясь о быстрой их смене. Что же касается туфель, в подсознании простая мысль: в настоящее время кто дважды меняет подметки, тот консерватор… а ты… моралистка, знаток…

– Я немного интересовалась… когда-то… Давай посмотрим цвета, какие из них в моде. Вечернее, конечно, черное с блеском или белым. Но я не люблю черное…

– Тебе оно и не очень идет. Нужен глубокий, но другой цвет. Синий, например, жемчужный…

– Ты уверена?

– Ну не зеленый же!

Тут Лидия Стахиевна вздрогнула и будто наяву услышала далекий голос мхатовской актрисы: «Пришла со своим животом и зеленым поясом экзаменоваться в школу МХАТ… Ужасные экземпляры были! Я всех забраковала… Ты сейчас удивишься, знаешь, кто экзаменовался? Угадай… Лика Мизинова… комиссия единогласно ее не приняла…» Немирович-Данченко дал ей читать отрывок из «Дяди Вани». «Прочитанное было пустым местом» – так обсуждали, наверное, ее жалкую попытку поступить в театр примадонна МХАТа и автор «Дяди Вани». Да, кто-то еще пожелал ей открыть модный магазин, глядя на ее зеленый пояс…[2]

* * *

Странно, она действительно хотела в девяносто седьмом открыть модную мастерскую (о боже! – 28 лет назад!). Составила финансовый план, искала помещение, составила рекламное объявление для газеты. Решила мастерицам прочитать несколько лекций из истории моды. Эти желтые листы хранятся до сих пор. Она писала их в библиотеке, копаясь в старых журналах и книгах, как когда-то делала это, собирая сведения о Сахалине влюбленному – да! да! – влюбленному в нее писателю, которому честолюбиво захотелось быть больше, чем просто беллетристом.

Она не помнит эти лекции о моде, но сегодня, оставшись одна, прочитает старые листки:

«Начатки моды мы встречаем очень давно. Та брань, с которой обрушивались отцы церкви на всякие новшества в одежде, еще не свидетельствовала о существовании моды в нашем смысле слова. Но в итальянских городах XV столетия мы встречаемся уже с настоящею «модой», которая захватила и север Европы. В Венеции и во Флоренции в эпоху Ренессанса существовали для мужчин определенно предписанные костюмы, а для женщин особые законы роскоши. А там, где, как в Неаполе, не существовало строгих предписаний относительно одежды, моралисты с болью сердечной жаловались, что совершенно невозможно отличить дворянина от простого обывателя. Эти же моралисты осуждали чрезвычайно быстрые перемены моды и глупое преклонение перед всем приходящим из Франции.

В самом деле, выбор товаров стал неслыханно разнообразен, и над каждой разновидностью владычествует мода. Любопытно то, что чем бесполезнее предмет, тем сильнее власть моды над ним. Мода воцаряется над такими, все шире распространяющимися предметами туалета, как галстуки, воротнички, шляпы, особенно соломенные, зонтики и т. д.

Еще не очень давно говорилось: «у вас такая мода, а у нас другая». И лишь в наше время каждая мода стремится заполнить весь культурный мир. Что же касается темпа смены мод, то, в то время как некогда моды держались годами, в настоящее время моды, напр., дамских платьев меняются нередко 4–5 раз в сезон. И если мы, к величайшему нашему удивлению, замечаем, что какая-нибудь мода в области одежды держится хоть несколько лет, то мы начинаем говорить, что такой-то фасон одежды становится постоянной частью нашего «костюма», напр, фрак у мужчин. Но и в таком случае устанавливается только общий тип одежды, а подробности беспрестанно изменяются под влиянием моды.

Мода ведет себя как капризное, беспокойное дитя; она должна дергать, сдвигать, переставлять, удлинять, укорачивать, обшивать тесемкой, собирать в складочки, растрепывать, кромсать, крутить, вздувать, взбивать, вилять хвостом, кружить, растопыривать, – словом, она – вся дьявол, вся обезьяна; но при этом она же страшно упряма, тиранически уравнивающая, как будто преследующая всякие вольнодумные фантазии, совершенно подобно какой-нибудь обер-гофмейстерине при чопорном испанском дворе, она с ледяным спокойствием предписывает абсолютное беспокойство, ухитряется быть одновременно свободным, своенравным существом и ворчливой теткой, необузданной девчонкой и институтской классной дамой, педантом и арлекином.

Такова современная повелительница жизни – мода.

Почему же, однако, именно наше время, так гордо называющее себя «просвещенным» и свободным, в такой мере подпало под власть этой тирании? Ответ на этот вопрос мы найдем, только проследив на каком-нибудь конкретном примере весь механизм возникновения и распространения «моды».

Конечно, самой яркой областью будет область дамского платья. К ней и обратимся и возьмем исходным пунктом исследования крупный магазин готовых дамских вещей в обычном городе.

Как же образовалась эта мода?

Может быть, часть вещей была создана прямо здесь рисовальщиками торгового дома; но нет, главная масса идей оказывается здесь привозной. Большинство выставленных вещей сработано по столичным моделям, купленным хозяином магазина в столице у тамошних крупнейших задающих тон конфекционеров.

Откуда же, однако, взялись столичные образцы?

Частью они созданы «творчеством» местных рисовальщиков.

Эти рисовальщики, руководствуясь уже установленными летними и зимними модами прошлого сезона, комбинируют их и вырабатывают новую моду будущего сезона. Причем поступают нередко так – не смейтесь – разрезанные рукава, скажем, летнего сезона, понятные в летнем платье, они уродливо приспособляют к зимнему платью.

Главное значение в создании образцов имеют иностранные модели, а именно те, которые закуплены крупными конфекционерами в Париже. В Париже целый ряд предприятий только тем и заняты, что изготовляют и сбывают модели моды.

Не надо, однако, думать, что такие предприятия и являются истинными источниками света в этой области. Нет! Они только планеты, заимствующие свет свой, на этот раз, уже от действительных солнц, – от великих портных, от истинных творцов оригинальной моды. Вот эти-то великие художники портновского дела занимают совершенно особое место. Известность их охватывает весь мир. О них-то, об этих «grands соuturies» и говорят, надо полагать, «роur un taillеur, qui sеnt mоdele еt rесtifiе lа nаturе, j dоnnеrаis trois sсulрteurs сlаssiques» («за одного портного, который в состоянии понять, прочувствовать фигуру и исправить природу, я готов отдать трех классических скульпторов»). Эти – «величайшие» – в деле моды инициаторы совершенно автономны; крайне редко прибегают они к помощи имеющихся в Париже немногих особых специалистов, так называемых «продавцов идей». Только в крайне исключительных случаях они следуют указаниям своих клиентов. Клиенты – вернее, клиентки – для них просто манекены, выставочные подвижные фигуры, инструменты, на которых они разыгрывают свои композиции. Поэтому они и выбирают подходящих, заметных женщин, т. е. самых блестящих театральных знаменитостей. Вынести живую рекламу новой моды на улицу в теплые месяцы удобнее, чем зимой; вот почему истинный расцвет творчества моды наступает в Париже весною и осенью. Выставочными залами служат здесь, во-первых, день открытия «салона», затем скачки и бега, особенно