его проявлениях, а не только разрушение злобных установлений, чуждых «сердцу» человека. Не из сопоставления реального хода вещей в мире с тем, что было при сотворении, а из «Царства Божия», присутствующего и действующего в Иисусе, выводит Евангелие неукоснительное универсальное следствие: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мк 10:9).

На первый взгляд может показаться, что, помимо фрагмента о разводе, с которого началась эта глава, и немногих других мест, женщина с точки зрения ее сексуальности почти не привлекала внимания Иисуса. Может быть, Иисус избегал рассуждений о женщине как объекте антропологии потому, что эта тема была связана с могучими структурами сакральной власти, непосредственно Ему недоступными? И всё же тщательные и искусные экзегетика и герменевтика способны без особых трудностей обнаружить, что в Евангелиях содержится много материала на эту тему, даже намного больше, чем можно было предположить. Поведение Иисуса по отношению к женщинам было воистину необычным. Евангелисты – это правда – только эпизодически рассказывают о его отношениях с женщинами; когда же они это делают, то приводят свидетельства первых общин, передавших изречения Иисуса (логии) и рассказы о Нем. Евангелия содержат, так сказать, парадигматические воспоминания, а не полные отчеты об «историческом Иисусе», вместе с тем выражая идеи общин и индивидов, пытавшихся рассказать, каково было значение Иисуса для их «веры».

И все-таки керигма – провозвестие «веры» – не могло появиться в Евангелиях во всей своей полноте и силе без упоминаний женщин – тех, кого встретил Иисус, кто заботился о Нем и кого Он призвал последовать. Поэтому нельзя поддержать феминистское намерение «реконструировать историю первоначального христианства как историю женщин не только для того, чтобы воссоздать рассказы о женщинах в первоначальной христианской истории, но и для того, чтобы утвердить эту историю как историю женщин и мужчин»[165].

Неправильно, настаиваем мы, противопоставлять в апологетических целях, причем прибегая к упрощениям, жестко патриархальный иудаизм, с одной стороны, и вызывающе феминистского Иисуса, с другой. Реальные отношения и практическое взаимодействие мужчин и женщин в иудаизме были лучше, чем позволяют предположить формальные каноны и патриархальные нормы. Права Э. Шюсслер Фьоренца, заметив, что «реальное социальное и религиозное положение женщин должно определяться по степени их экономической автономии и в зависимости от их социальных ролей, а не в зависимости от идеологических заявлений или предписаний»[166].

Требования слова откровения, произнесенного Иисусом, обращены внутрь среды, где идеи Ветхого Завета, разнородные и порой даже явно противоречивые, составляли общее тело с культурой, глубоко женоненавистнической в принципе. В эллинистическом мире являлось общим местом благодарность мужчины богам за то, что ему посчастливилось родиться человеком, а не животным, греком, а не варваром, свободным, а не рабом, мужчиной, а не женщиной. По-видимому, подобное убеждение было воспринято иудаизмом в I–II вв. после Р. Х. и проникло даже в синагогальное богослужение. Благочестивый еврей трижды в день благодарил Бога за то, что не создан язычником, рабом или женщиной. Нужно уточнить, что это было не столько банальным проявлением женоненавистничества, сколько выражением благодарности за религиозную привилегию, предоставленную мужчинам Торой и Законом. Действительно, многим раввинам могла казаться приемлимой мысль: «Пусть бы Тора лучше сгорела, чем была вручена женщинам (J. Sota 19 a 8); тот, кто учит свою дочь Торе, учит ее бесстыдству (Sota 3,4. Ср. b. Sota 21 b)».

В иудаизме в целом, изложенном в Мишне, Талмуде и апокалипсических текстах, не было, разумеется, воспринято мнение ессеев, которые, как сообщает Евсевий Кесарийский, не женились, т. к. «женщина себялюбива, исключительно ревнива, коварна в притворном следовании обычаям мужа и соблазняет его непрерывным колдовством»[167].

Более убедителен Иосиф Флавий, сообщающий, что небольшая часть ессеев не отменила брак и связанное с ним продолжение рода, но держалась подальше от женщин, убежденная, что из-за сладострастности ни одна из них не может сохранить верность одному-единственному мужчине[168]. Стремление понять положение женщины в иудаизме во времена Иисуса наталкивается на целый ряд трудностей, особенно для периода до 70 г. после Р. Х. Причина – отсутствие источников. Но общее мнение той поры во многом должно было совпадать с изложенным тем же Иосифом Флавием: «Жена, гласит закон, во всех отношениях стоит ниже мужа. Поэтому она должна ему повиноваться, впрочем, не для насилия (с его стороны), но чтобы пользоваться его руководительством: Господь Бог даровал мужчине власть»[169].

Это «гнусное утверждение», как называет его Шюсслер Фьоренца, разумеется, не отражает «нормативное предание» и наряду со многими другими заявлениями не может использоваться для характеристики положения женщины в иудаизме с целью его очернения[170]. Если порожденное Иисусом «движение» или, говоря иначе, если его последователи не чужды совершенно или не враждебны ценностям их непосредственного культурного и религиозного окружения, то они никогда прямо не ставили задачи обновить или, более того, опрокинуть иудаизм ради каких-то проектов, альтернативных, так сказать, господствующим патриархальным структурам. Система человеческих отношений, описанная в Мишне в конце II в. (принципы, которые легли в ее основу, были сформулированы, однако, уже к концу I в.) можно по праву определить как андроцентрические. Мужское начало представлено центром тяжести сакральной вселенной: по самой природе вещей женщины – как и земля, время, плоды, постель, стул, стол, горшки – освящены действием этого начала[171].

Тем не менее, живя и действуя в уже расслаивавшемся мире, Иисус из Назарета – также и в том, что касалось женщин, – продемонстрировал особое поведение и предложил особое послание: в будущем это завершилось дезинтеграцией самого мира изнутри. Так что же, существуют ли в «предании об Иисусе» сведения о том, что женщины составляли для Него некий угнетенный «класс» того же рода, что и «бедняки» и «грешники», и следовательно, ожидали бы вместе с ними «благую весть»?[172] Стало бы явным преувеличением утверждать, что в «предании об Иисусе» не предпринято ни малейшей попытки пролить свет на роль женщин по отношению к Нему. Замечания на эту тему Его учеников будут тем более интересны. К тому же в текстах о женщинах, заимствованных из этого «предания» и помещенных в Евангелиях, не удается скрыть их «подрывной» характер.

Эта «переоценка ценностей», вызванная вторжением христианского Евангелия, о которой в новое время заговорили, каждый по-своему, и Гегель, и Ницше, в древнем мире требовала, помимо прочего, избавления женщины от ее тяжелой судьбы. Ведь она была неумолимо обречена на нее – обречена быть женой, матерью, дочерью, наложницей или рабыней мужчины. На эту неотвратимость Иисус из Назарета реагирует, объявляя преходящим «образ мира сего»: в будущем, «в воскресении ни женятся, ни выходят замуж» (Мф 19:28).

Пока же, «в этом мире», здесь и теперь, нужно решать