Такая смена ролей непомерно фраппировала Роберта. Стоило мне попросить Маргарет об одолжении, как его полное неприязни лицо уже не было видно спустя несколько секунд: нарушителя порядка «счастливых влюбленных» с крайней вежливостью оттащили на кухню. По мановению мощной женской руки он более не мог нам помешать. Мы с Мирай не стали мешкать и покинули квартиру.

Первым во время прогулки заговорил я. Это был вопрос про любимую музыку. Мирай ответила весьма живописно: во всех пышных красках, со всеми возможными сантиментами. Она сияла, пока говорила. А говорила она, конечно же, о Led Zeppelin, Linkin Park, Lostprophets, Alice in Chains, Three Days Grace, New Medicine и – вот так откровение – об Oasis. Это были ее самые любимые исполнители. Вкусы и вправду преобразились. И как-то так получилось, что потом мы еще около получаса слушали ее плейлист с ее же наушников. Я, в свой черед, рассказал о своих музыкальных предпочтениях, особенно подчеркнув, что мое сердце бьется в такт панк-рока и – какой забавный парадокс – оркестровой музыки. Однако от прослушивания отказался.

К концу тем о музыке и еще нескольких других незначительных мы уже проходили мимо той самой школы, где в этот же день ранее Мирай была «спасена» своим принцем в заснеженных сапогах. Она взглянула на здание многозначительно, губы изогнулись в брезгливом отвращении.

– Не любишь школу? – решил полюбопытствовать я.

Ее голова повернулась в мою сторону, и моему взору предстало лицо, полное неподдельного ужаса. Взгляд этот, донельзя пронзительный, прожигал душу насквозь, бурлил сердце так, что самому хотелось заплакать.

– Ненавижу, – скинула Мирай еле слышно.

– Почему? – Я начал рыться в памяти, пытаясь найти что-нибудь из прошлого мира, где Мирай могла ненавидеть школу, но тогда она о таком ни разу не говорила.

– Есть много-много, черт побери, дюжины причин.

– Например?

– Например? – В ее глазах сверкнула влага, и она смело посмотрела в мое выискивающее лицо. – Например, особенная, абсолютно безмозглая практика – практика так называемого стула позора. Когда ученик в чем-то провинится, его садят на стул, который обычно находится в центре класса, у доски. Директор или его заместитель начинает костерить беднягу так, как это позволяют «гуманные правила». Конечно, ни о какой гуманности в подобном унижении речи быть не может. И однажды я провинилась… Представь себе, в один день я умудрилась опоздать, неправильно ответить на заданный учителем вопрос и не сдать домашнюю работу, потому что забыла ее дома. А знаешь, почему я забыла ее дома? – Заметив, как особенно внимательно я вслушиваюсь, она будто раздвинула границы и стала более раскрепощенной. – Из-за боли. Середина ноября. Тогда у меня заболел живот, сильно. Еще утром я хотела отказаться от завтрака, потому что вообще не хотела. Но мама настояла, и я все-таки поела. Потом невыносимо кольнуло в животе, будто вспороли его разом. Мне стало так плохо, что я хотела было попросить маму оставить меня дома, но та просто дала мне таблетку и отправила в школу, ну а домашняя работа вылетела из головы, разумеется. В тот год зима настала неожиданно, на улице уже было около пятнадцати градусов мороза, а я шла, не торопясь, к остановке. Живот колол невыносимо, мне буквально хотелось выблевать свои кишки наружу. Их будто жестко накручивали на раскаленную трубу, словно секатором разрезали ткани изнутри. И так всю дорогу до остановки. А еще и автобус опаздывал. Одета я была не по-зимнему: тонкая осенняя куртка, школьные брюки, под ними подштанники, простые носки, ботинки отнюдь не для снега. В общем, мне было по-настоящему холодно, когда я шла, и потом, когда ждала на остановке. Я смотрела на проезжающие мимо машины. Смотрела – и хотелось спать. Так меня в сон еще не клонило никогда. Тот день ненавидел меня. Он просил, умолял пропустить его. Ветер прямо-таки шептал просто вернуться домой и поспать. Живот всё болел, таблетка не действовала, мне становилось хуже. Хоть отрубайся, черт возьми, на той гребаной остановке. Может, так было бы даже лучше… Наплевав на всё: на боль, на школу, на машины, на людей – на всё-всё-всё! – легла бы и уснула. Сознание, может, потеряла бы. Настолько тот день был ненавистен мной, а я – им. Но автобус всё же приехал спустя десять минут. Десять минут, Рэй… – Она вдруг вцепилась своими бледными руками в лацканы моего пальто. – Десять минут удушающих страданий! А затем я приехала в школу, и стул позора уже ждал меня. Это было ужасно, я слов не нахожу, чтобы описать всё, что тогда чувствовала.

У меня же не нашлось тогда слов, чтобы как-то отреагировать на только что услышанную тираду. Единственное, что я мог делать, – это сдерживать себя от слез. Мне очень сложно воспринимать всякие отвратительные вещи, которые происходят с любимым человеком. И каждый раз, когда я слышал подобные истории от Мирай (хотя и менее скверные) в прошлом мире, мне хотелось убить себя за то, что просто не знал, что говорить. Я мог только обнять, погладить по голове и тихо, полушепотом причитать: «Пожалуйста, не переживай, я буду рядом, я тебя не брошу». Это был мой максимум. Иногда, когда новости были менее шокирующими, из моих уст можно было услышать какие-то советы. А сейчас ситуация особенная.

«Что мне отвечать? Обнять ее? Дать совет? А к чему он? Что мне делать?!»

Во мне творилось черт-те что, в одно мгновение я мог просто сорваться, но Мирай сама обхватила меня руками и уткнулась носом мне в грудь.

– Успокойся, Рэй, – сказала она, успев отойти от гнусных воспоминаний. – Тебе не обязательно всегда что-то отвечать на мои рассказы. Мне достаточно и того, что ты просто выслушиваешь, ведь мне всего лишь нужно выговориться.

– Д-да. Хорошо. – Мое сердце немного усмирилось. – Но я все-таки скажу, что это омерзительно. До сих пор не верится в то, что ты сохранила свой рассудок. Сколько у тебя еще подобных историй?

– Достаточно. Но не хочу больше вспоминать. В другой раз, может, расскажу.

– Ладно. С тобой всё в порядке сейчас?

– Вполне. Спасибо за заботу. – Мирай грустно улыбнулась и выбралась из моих объятий.

– Извини, – обратился я, – но неужели в этой школе всё так плохо?

– Ну… в столовой неплохо кормят. На этом всё. Остальное – дерьмовая хрень.

– Любишь же ты выражаться…

– Что-то не нравится?

Я вздохнул.

– Нет, всё нормально. Продолжай.

– Хуже учителей, чем в этой школе, я не встречала. Честное слово. Один интереснее другого. Только учитель истории, по-моему, заслуживает особенного котла в аду. У него есть паршивая привычка высмеивать учеников за всякую мелочь. Например, неправильный ответ. Ненавижу, когда учитель цепляется за мой неправильный ответ на уроке, а потом всё оставшееся время напоминает об этом, заставляя класс смеяться. Мне