попросил других наших капо привести своих ребят, и никто не подумал, что он занимается чем-то сомнительным. Но русские не будут выбивать из кого-то информацию просто так. Вопрос в том, что они пытались выяснить?

Если это вообще были русские. Я так думаю, но не утверждаю. Сейчас это просто интуиция, но это то, что мы должны обдумать.

— Это может быть что угодно, — говорю я.

— В любом случае, мы не дадим им уйти. Сначала оружие, теперь это? Это объявление войны.

В моем животе вспыхивает огонь. Такой, какой бывает, когда нужно отомстить. Проблема только в том, что я здесь в наручниках. И я уверен, что Томмазо не будет сидеть здесь и ждать, пока я отомщу за смерть его отца. Я должен найти способ успокоить его.

— Мы не можем никому доверять.

Я бросаю эти слова, чтобы посмотреть, как отреагирует отец. Уловит ли он смысл моих слов? Примет ли он во внимание то, что я собой представляю?

— Согласен.

Он не произносит этих слов — возможно, из уважения к тому факту, что один из самых долгоживущих капо был найден изуродованным и убитым, — но по его тону я могу сказать, что он не против того, что это может быть внутренним делом.

— Когда служба?

— Где-то на этой неделе. Мы пришлем машину за детьми во вторник.

— Хорошо.

— Скажи Томмазо, чтобы он позвонил своей матери после того, как ты с ним поговоришь.

— Сделаю.

— До вторника, сынок.

Мы больше ничего не говорим. Я знаю, что мы оба скорбим о потере хорошего человека — по крайней мере, насколько нам известно, — но мы никогда не обсуждали свои чувства. Я не собираюсь изливать свое сердце отцу. Никогда.

Поэтому я вешаю трубку и отодвигаю стул, проводя обеими руками по волосам, зная, что из-за этого кудри на макушке будут выглядеть так, словно я только что встала с постели. Я делаю длинный вдох и отбрасываю свои чувства. Я должен нанести удар своему лучшему другу, который поставит его на колени. Я не могу представить, что бы я чувствовал, если бы это был мой собственный отец.

Вообще-то, я могу, например, сжечь весь мир.

Я встаю и направляюсь к лифту. К счастью, внутри никого нет, и я нажимаю кнопку третьего этажа. Я направляюсь в комнату Томмазо, расположенную в конце коридора рядом с моей собственной.

После трех ударов в дверь она распахивается. Томмазо замирает, увидев меня. Очевидно, я не так хорошо умею сдерживать свои эмоции, как хотелось бы, потому что что-то в языке моего тела подсказало ему, что это не дружеский визит.

Не говоря ни слова, я прохожу мимо него. Он закрывает дверь, и его глаза следуют за мной.

— Нам нужно поговорить, — говорю я.

— Ты только что разговаривала с отцом? — спрашивает он.

— Почему бы тебе не присесть? — Я жестом указываю ему на диван.

— Просто скажи мне, Антонио.

— Садись.

Мой голос не терпит возражений.

Он делает то, что я говорю, ясно понимая, что не получит того, чего хочет, пока я не получу того, чего хочу. Я не пытаюсь сесть рядом с ним, потому что за время, прошедшее с лифта до его комнаты, я уже понял, какой будет его реакция. Я знаю, какой будет моя.

— У меня есть новости о твоем отце.

— Просто, блядь, скажи мне. — Он наклонился вперед, глаза широкие и встревоженные.

— Вчера вечером на пляже нашли его тело. Его сильно избили и выстрелили в голову.

Я говорю ему прямо, так, как хотел бы.

Из него вырывается воздух, и он опускается на диван, глядя на меня, но не видя меня. — Они уверены, что это он?

Я киваю, и его подбородок опускается на грудь.

— Это еще не все. — Он поднял голову, и наши взгляды соединились. — Его глаза отсутствуют.

Как я и ожидал, его реакция была мгновенной.

— Чертовы русские! — Он вскакивает с дивана и бросается к двери. — Они заплатят!

Я перехватываю его, прижимаю к себе, чтобы он не смог добраться до двери.

— Отпусти меня! Они думают, что могут убрать моего отца и не заплатить? Я им покажу, что бывает, когда они связываются с нами!

Он продолжает толкаться, пытаясь пройти мимо меня, и мне требуются все мои силы, чтобы удержать его. Я сильно толкаю его в грудь, и он отступает на несколько шагов назад. — У нас будет достаточно времени для мести.

— Ты думаешь, я буду ждать? Да ну на фиг. Я иду в Московский дом. Око за око. Мне все равно, кто это будет, лишь бы в их жилах текла русская кровь.

Он снова пытается дотянуться до двери, но я его не пускаю. Мы боремся еще минуту, пока оба не начинаем тяжело дышать.

— Сейчас ты нужен своей матери. Ты должен ей позвонить.

Это заставляет его отступить. Он прислоняется спиной к стене и кладет голову между ног. — Она будет очень расстроена.

Томмазо прав. Коринна любила Лео. Они были любовной парой, и никогда не возникало сомнений, что она предана ему.

— Тебе нужно отбросить жажду мести и сосредоточиться на поддержке своей матери. Мы выясним, кто это сделал, и они заплатят. Даю слово.

Его взгляд встречается с моим, он изучает меня некоторое время, а затем отрывисто кивает.

— Я серьезно. Кто бы это ни сделал, он долго не продержится.

— Я хочу быть тем, кто заставит их страдать. Больше некому.

Если бы то же самое случилось со мной, я бы не почувствовал ничего другого, поэтому я киваю. — Я поговорю с отцом.

Сжав челюсти, он снова кивает и проталкивается мимо меня к двери.

— Держи себя в руках еще полтора дня.

Он останавливается, держась за дверь.

— Во вторник мы возвращаемся домой до конца недели. Тогда мы все и решим.

Не обращая внимания на мои слова, он выходит из комнаты.

Какими чертовыми американскими горками были последние двадцать четыре часа. Я поднялся на высочайшую высоту, а затем на полном ходу опустился на самое дно.

На мгновение, когда я остался один, мои мысли вернулись к Софии, но я покачал головой. Долг — мой приоритет номер один. Я должен убедиться, что Томмазо не сорвется в течение следующих нескольких дней, пока мы не вернемся домой и не разработаем план мести.

Что-то подсказывает мне, что это будет работа на полный рабочий день.

22

СОФИЯ

— Я все еще не могу в это поверить. — Я качаю головой и смотрю на деревья, на которых распускаются новые листья.