Слова его прозвучали резче, чем он хотел, но царевна не обиделась.

– А ты, Степа, ты – наша надежда. Только ты можешь нас спасти.

За ее спиной Фомич раздраженно плюнул себе под ноги. Степа же смотрел на царевну, раскрыв рот от изумления.

– Я – чего?

– Можешь нас спасти, – терпеливо повторила царевна. – Город живой, и он чувствует, когда ему угрожает опасность. Не просто что-то неприятное, нарушающее городскую жизнь, а настоящая катастрофа, которая поставит под угрозу само существование Москвы. И Подмосковия. И когда такая угроза появляется, город сам выбирает себе чемпиона, героя, который сможет справиться с опасностью. Или не сможет.

Хутулун сделала паузу, чтобы посмотреть на его реакцию. Он же оторопело уставился на царевну.

– Какой из меня герой? – возмутился искренне потрясенный словами царевны Степа. – Это какая-то ошибка, я не умею, не могу, я…

Степа запнулся.

– Ты когда-нибудь задумывался, Степа, кто такие герои? Как они выглядят?

Он растерялся.

– Ну… Ну как… – Степа мысленно перебирал всех героев, которых помнил при жизни, – бесконечный иконостас героев войны, героев из учебников. Серьезных людей с волевыми подбородками и правильными строгими лицами, людей, которые никак не были похожи на него. Ну или герои из сказок – тоже мимо. Супергерои… Эту мысль Степа отогнал с раздражением. – Герои – хорошие люди. А я…

Вот и еще одна мысль, которая никогда не приходила ему в голову при жизни. Обычные люди, кроме тех, что живут с проклятием бесконечной саморефлексии, вообще редко такими вопросами задаются. Живой и здоровый Степа никогда не задумывался о том, «хороший» ли он человек или не очень. Он был обычным. Таким, как все. Не лучше, но и не хуже. Все как у людей. Делал свое дело, неплохо, надо сказать, делал. Иногда честно, иногда – по обстоятельствам. А сейчас, глядя на царевну, он вдруг понял, что знает ответ…

– А я – нет. Я точно не хороший человек и точно не герой.

К Степиному изумлению, царевну его слова никак не смутили. Напротив, она кивнула с явным энтузиазмом.

– Ты прав, ты – недостойный человек. Но герой и не должен быть весь из себя положительным. Рыцари «без страха и упрека» хороши только в романах. Настоящий герой – обычный человек, и отличает его лишь одна способность: оказавшись перед сложным выбором, он принимает на себя ответственность и действует. А все остальное, – Хутулун презрительно махнула рукой, – так, мишура.

Почему-то именно в этот момент она посмотрела на Фомича, который стыдливо отвернулся. А царевна продолжила:

– Город выбирает себе героя сам. Его героями никогда не были хорошие люди, это всегда были предатели, воры, убийцы или насильники. Но всех их объединяло одно: возможность заслужить прощение. Город дает тебе шанс. Не награду, а именно шанс: совершить поступок и, возможно, изменить свою участь.

Фомич резко повернулся к царевне и Степе и вдруг без приглашения встрял в их разговор:

– Ты помнишь, где ты был?

Степа отлично понял, что имеет в виду Фомич. Он помнил. Помнил ледяную пустыню без конца и без края, помнил тысячи иголок мороза, вонзавшихся в легкие с каждым вздохом. Помнил бледное солнце, отражавшееся в бесконечности синего льда вокруг него. Он кивнул.

– Вот у тебя есть шанс туда больше не возвращаться.

Фомич замолчал, и Степа подумал, что старик опять чего-то недоговаривает. Чего-то очень важного.

Мимо дуба по мощеной дороге прошла пожилая пара в опрятной старомодной одежде. Наверное, дореволюционной, но точнее догадаться было сложно. Мужчина был одет в аккуратный сюртук и слегка засаленные темные штаны, а супруга – в темно-зеленое длинное платье с белым фартуком. Они увидели царевну и издали приветливо помахали ей. Царевна ответила поклоном.

– Это Мишины, хорошие люди. Сын их сошел с ума, удушил отца и мать. Они жили одиноко, и их никто не хватился. Сын играл их телами как куклами, устраивал чаепития, мыл в душе, спать укладывал. А потом «похоронил» их высохшие мумии под полом. Кажется, их дом на Большой Каретной стоит, но я не помню точно. Они мне давно рассказывали, лет пятьдесят назад… Так до сих пор там и лежат.

Царевна отвернулась от дороги и посмотрела прямо на Степу. Пристально и внимательно, как будто пытаясь взглядом донести до него важность своих слов.

– Город выбрал именно тебя. Мы никогда не узнаем, как или почему. Город дал тебе особые силы; ты вчера, как я поняла, это и сам понял. И теперь город ждет, что ты спасешь его. Ты – Тень города. Ты такой один, и ты – единственная надежда всех, кто живет в Москве: и живых, и мертвых.

Степа ошарашенно смотрел на царевну.

– Э-э-э… А что именно мне надо сделать?

Хутулун вздохнула и повернулась к воротам.

– А вот этого никто не знает. Если появляется Тень, значит, городу угрожает опасность. Но найти угрозу – задача Тени, и мы за тебя ее решить не сможем. Быть может, Оракул даст нам совет, но кроме него вся надежда только на тебя.

И, не говоря больше ни слова, она быстро зашагала к воротам. Степа медлил, он стоял и думал над тем, что ему объяснила царевна. «Если бы я был живым, – думалось ему, – вся эта ерунда меня бы точно не убедила. Тень, угроза, живые и мертвые, форменный же бред». Но в нынешних обстоятельствах такой простой вывод сделать уже было нельзя. И это Степа тоже отчетливо понимал. Раз он теперь знает, что жизнь после смерти есть, причем довольно насыщенная, то, значит, и история со спасением города может быть правдой…

Его размышления прервал Фомич, который опять довольно грубо ткнул ему пальцем в спину.

– Иди, она ждать не будет.

И Степа повиновался. Фомич шагал рядом, бурча себе в усы что-то неразборчивое и сердитое, а двое стрельцов шли за ними чуть поодаль, не приближаясь, но и не теряя их из виду.

Степа прошел под громадными воротами из белого камня. Впереди виднелся, нет, не виднелся – заслонял собой все небо гигантский собор. Царевна направлялась прямо к нему. Степа засмотрелся. Он много раз бывал на Красной площади и отлично представлял себе, как выглядит храм Василия Блаженного, который туристы называли «собор из мороженого», а сам Степа «та церковь разноцветная». Но по сравнению с собором, возникшим сейчас перед ним, тот московский храм мог показаться разве что детской игрушкой.

Крытая галерея, ведущая ко входу в храм, здесь устремлялась вверх, змеей опоясывала тело собора и терялась где-то в облаках. Башни были богато украшены орнаментом – каждая из них была вдвое или даже втрое шире башен храма в настоящей Москве. Вероятно, сверху они были тоже украшены