Шрифт:
Закладка:
Комната – она скорее похожа на большой чулан – пуста и грязна. К стене приклеен календарь. В середине бетонного пола есть слив. Он выглядит влажным.
В дальнем левом углу комнаты, у стены, стоит деревянный стол. Я не вижу стула. Рядом с ним – шкаф. Ничего замысловатого, просто высокий шкаф. Он похож на гроб, стоящий вертикально.
Я осторожно переступаю через слив и иду к дальней стене. Там тоже висят картины. Фотографии. Грязная кофейная чашка на столе. Столовые приборы на одного. Тарелка. Белая микроволновая печь. Я наклоняюсь, чтобы посмотреть на снимки. На одной из фотографий, приклеенных к стене, изображены мужчина и женщина. Пара. Или брат и сестра; они похожи. Мужчина старый. Он высокий, намного выше женщины. У нее прямые седые волосы. У обоих вытянутые лица. Ни один из них не улыбается. Не выглядит счастливым или грустным. Оцепенелые, невыразительные. Странно, что такое фото повесили на стену. Чьи-то родители?
На нескольких других фотографиях изображен мужчина. Он, кажется, не замечает, что его фотографируют, а если и замечает, то не подает вида. Его макушки на фотографии нет, она обрезана рамкой. На одном из снимков он сидит за столом, может, за этим самым. Он откидывается назад и закрывает лицо левой рукой. Качество не очень хорошее. Все фотографии размытые. Блеклые. Это, должно быть, он – тот самый человек, которого видел Джейк, тот самый, которого я видела в холле.
Я вглядываюсь внимательнее, изучая лицо на фотографиях. Его глаза печальны. Они мне знакомы. Что-то есть в его глазах.
Пульс учащается. Я это чувствую. Что он делал до нашего приезда? Он никак не мог знать, что мы или кто-то еще будем здесь. Я его не знаю.
В середине стола, кроме нескольких бумаг, лежит кусок ткани, скомканная тряпка. Сначала я ее даже не заметила. Теперь беру в руки. Она чистая и очень мягкая, как будто ее мыли сотни, тысячи раз.
Но нет. Это вовсе не тряпка. Когда я расправляю ее, то вижу, что это маленькая рубашка для ребенка. Светло-голубая в белый горошек. Один рукав порван. Я переворачиваю ее. В середине спины – крошечное пятнышко краски. Руки не держат, я роняю рубашку на пол. Я знаю ее. Горошек, пятно от краски. Мне все знакомо. У меня была точно такая же.
Это моя рубашка. Невероятно. Но так и есть. Моя детская вещь. Никаких сомнений. Как она оказалась здесь? По другую сторону стола стоит небольшая видеокамера. Она прикреплена к задней панели телевизора с помощью двух кабелей.
– Эй? – говорю я.
Я беру в руки камеру. Она старая, но довольно легкая. Я смотрю на телевизор и нажимаю кнопку включения. На экране помехи. Я хочу уйти. Мне это не нравится. Я хочу домой.
– Эй! – кричу я. – Джейк!
Осторожно кладу камеру обратно на стол. Нажимаю кнопку воспроизведения. Экран мигает. Теперь на нем уже не просто помехи. Наклоняюсь к телевизору. В кадре комната. Стена. Я что-то слышу. Нахожу кнопку громкости на телевизоре и включаю на полную. Это похоже на пение без слов или что-то в этом роде. И дыхание. Это он дышит? Комната. Та самая комната, в которой я нахожусь. Узнаю стену, фотографии и письменный стол. Оператор опускает камеру ниже, к полу.
Картинка движется, оператор выходит за дверь, идет по коридору. Я слышу его медленные шаги – кажется, он идет в резиновых сапогах по кафельному полу. Темп – методичный, обдуманный.
Оператор входит в большую комнату, которая кажется школьной библиотекой. Он движется целеустремленно, вперед, сквозь ряды общих столов, стеллажей и полок с книгами. В задней части есть окна. Оператор идет к ним. Окна длинные, с горизонтальными жалюзи от пола до потолка. Камера останавливается, замирает в полной неподвижности и продолжает запись.
Рука или что-то похожее на самом краю кадра сдвигает жалюзи влево. Те дребезжат. Камера поднимается и смотрит в окно. Снаружи стоит грузовик. Тот самый старый пикап на заднем дворе.
Его изображение в кадре увеличивается. Становится ближе, дрожит. Качество не ахти. В грузовике кто-то есть. Сидит на водительском месте. Похож на Джейка. Это Джейк? Нет, не может быть. Но он действительно похож на…
Запись резко обрывается. Опять громкие, припадочные помехи. От неожиданности я пугаюсь и вздрагиваю.
Надо выбираться отсюда. Немедленно.
Я быстро возвращаюсь к двери. Я не знаю, кто этот человек, что здесь происходит и где Джейк, но мне нужна помощь. Я не могу быть здесь. Я побегу обратно в город; мне все равно, даже если это займет всю ночь. Мне все равно, даже если я замерзну до полусмерти. Мне нужно с кем-то поговорить. Может, я смогу остановить кого-нибудь, когда вернусь на главную дорогу. Должны же там ездить хоть какие-то машины.
Мне нужна была помощь с тех пор, как я попала сюда.
Поворачиваю налево, потом направо. Иду быстро. Или пытаюсь. Я не могу идти так быстро, как хочу, как будто иду по мокрой грязи. В коридоре никого нет. Никаких признаков Джейка.
Я озираюсь. Темнота. Ничего. Я знаю, что это не так, что такого не может быть, но я чувствую себя одинокой. Это школа, суетливая и многолюдная в течение дня. Каждый шкафчик олицетворяет человека, жизнь, ребенка с интересами, друзьями и амбициями. Но сейчас это не значит совершенно ничего.
Школа – место, куда приходится ходить всем. Здесь есть потенциал. Школа – это будущее. Она с нетерпением стремится к чему-то: к прогрессу, росту, созреванию. Предполагается, что здесь безопасно, но сейчас все наоборот. Она похожа на тюрьму.
Дверь в конце коридора. Я могу вернуться к машине и надеяться, что Джейк возвратится, или попытаться выбраться на главную дорогу пешком. Может, Джейк уже в машине и ждет меня. В любом случае там я смогу перегруппироваться, что-нибудь придумать.
Прохожу мимо главного офиса и вижу, как на входных дверях что-то мерцает. Что? Это… цепь? Не может быть. Вот дверь, в которую я недавно вошла. Она самая. Ручки створок опутаны металлической цепью. На ней висит замок.
Кто-то запер вход. Изнутри.
Я поворачиваюсь и смотрю назад, в коридор. Если перестаю двигаться, не слышно ни звука. Тут тишина. Это та же самая дверь, через которую я вошла. Она была открыта. Теперь он ее запер. Это должен быть он.
