Глава восемнадцатая

И вот они уже столпились все у калитки на виллу «Эдера», вместе со смирившимся почтальоном Дамбо, который теперь думал о своих новых ушах и никак не хотел пропустить предстоящую сцену.

Агата снова первой нарушила тишину:

– Ну что, пойдем или будем стоять здесь как дураки? – воскликнула она, толкая калитку.

Ей не терпелось все рассказать Присцилле и посмотреть, как она будет писать: ей точно придет в голову какая-нибудь гениальная идея, чтобы спасти старушку Пенелопу.

И впервые в то летнее утро к этой двенадцатилетней девочке, за которой по узкой тропинке сада гуськом шла половина Тильобьянко, пришло ясное осознание, что иногда только ложь может спасти от реальности. В жизни Пенелопы появится новый свет, бесконечно милосердный и нежный, и спасет ее. С этого момента и впредь новая реальность заменит бессмысленную боль, которая разрывала ее всю жизнь, и уступит место сожалению, возможно даже новой боли, но не такой горькой. Терпимой, потому что понятной. И Агата знала, что история, которую они собирались изобрести, вернет смысл самому существованию Пенелопы, а значит, спасет ей жизнь. Ни больше ни меньше.

Присцилла, как уже вошло у нее в привычку, сидела на террасе и писала, когда услышала сначала взволнованные голоса, а потом и шаги, по звукам напоминавшие движение небольшого отряда. Что там опять такое?

– Как, по-вашему, она будет раздражена?

– Думаю, да.

– Разозлится?

– Нет, думаю, нет.

– Но вы уверены, что она вообще сможет его написать? Ну то есть… как нужно?

– Если у нее не получится, то у нас точно не выйдет.

– То есть мы вернулись к тому, с чего начали! Можем с тем же успехом отдать письмо этого мерзавца!

– Брось, она сможет!

– А если она сможет, но не захочет?

– Мы ее убедим.

– Может, мы могли бы ей заплатить… у кого есть деньги?

– Ее книги продаются по всему миру, и что, она согласится нам помочь за тридцать восемь евро, навскидку, которые мы сумеем сейчас набрать?

– Да и то с трудом.

– Так или иначе, кто будет просить?

– Ну мы должны ей все как следует рассказать. То есть всю историю Пенелопы. А то она примет нас за сумасшедших, не говоря уж о том, что не даст втянуть себя в нечто незаконное.

– Ладно, пойдемте расскажем.

– Осторожно, не наступи на гладиолусы!

– На них и так уже близнецы наступили!

Присцилла, опершись локтями о каменную балюстраду, не могла поверить своим ушам. Какого черта…

В следующий миг перед ней, среди гортензий и магнолий, правда появился отряд жителей Тильобьянко всех возрастов и остановился под ее окном.

– Это засада? – спросила Присцилла, улыбаясь.

– В каком-то смысле, – пробормотал кто-то.

– Типа того…

Тут уже вмешалась Анита:

– Да что вы такое говорите, еще напугаете!

– Это не засада, честное слово! – вторила ей Эльвира.

– Вы нас пустите? Пожалуйста! Нам надо кое о чем вас попросить.

– Только одно письмо написать, – поспешно вставил Витторино.

– Да, но разве мы не должны были рассказать ей всю историю целиком, а потом спрашивать? – фыркнул кто-то.

– Эта история – вопрос жизни и смерти! – умоляюще вставила Агата.

Присцилла никогда не слышала, чтобы какая-то история была вопросом жизни или смерти, кроме разве что у Шахерезады в «Тысяче и одной ночи».

Единственное, что услышали они в ответ, было:

– Дверь открыта.

В следующий миг перед ней в гостиной выстроились все гости, кроме Маргариты, которая уселась на полу и теперь старательно стягивала с себя сандалики.

Среди гостей, разумеется, был и Чезаре, который наблюдал за Присциллой с полуулыбкой и отчасти с ожиданием: согласится ли она? И что у нее получится придумать?

Присцилла встретилась с ним взглядом и почувствовала, как екнуло сердце – прямо там, на глазах у половины деревни. Смутившись, писательница отвела взгляд от мужчины и снова сосредоточилась – по ее мнению, проделав это весьма изящно.

– Рассказывайте, – кивнула она. И Агата принялась рассказывать.

Естественно, единственные, кто даже близко не мечтал пойти на виллу «Эдера», были женщины из книжного клуба. Так что, выставленные из бара, все шестеро чопорно сидели, полные негодования, на скамейках на площади.

– Теперь она станет национальной героиней, вот увидите! В честь нее еще и улицу назовут!

Все уже предвкушали длинную и упоительно полную злобы дискуссию с мэром, когда вдруг Лаура залилась слезами. Пять голов оторопело повернулись к шестой, которая, спрятав лицо в руках, отчаянно рыдала.

– Что с тобой? – сочувственно спросила Ловиза.

– Ох, Лаура… ты чего плачешь?

Ирена постучала указательным пальцем ей по плечу.

– Ну, и что, собственно, случилось? Нельзя же просто так сидеть реветь.

– Это потому что все пошли к писательнице, а ты нет?

– Я ее ненавижу-у-у, – всхлипывала Лаура.

– Да ладно, мы тоже ее ненавидим, но так плакать-то зачем.

– Вы не понимаете-е-е…

– Ой, да ну что! Что! – вышла из себя Ирена, у которой определенно не было таланта сестры милосердия.

То ли из-за остаточного страха разозлить Ирену, то ли в момент истинной слабости, но Лаура чуть-чуть отняла руки от пошедшего пятнами лица, по которому текли слезы вместе с макияжем, и хрипло выкрикнула:

– Я его люблю!

Остальные пятеро замерли, оторопело глядя на нее.

– Так, ну вот, понятно, – кивнула Ловиза. – Но о ком ты?

И именно в этот грустный момент Лаура призналась подругам в своих вечных муках любви к доктору Чезаре Бурелло, пластическому хирургу, проводящему отпуск в своей родной деревне.

Но признание бедняжки встретили самой ледяной и потрясенной тишиной, которая длилась несколько минут, от чего она почувствовала себя еще более подавленной и пожалела, что раскрыла свой секрет.

В действительности же все присутствующие пытались понять, что думает обо всем этом Ирена. Пока она не высказалась, они не могли узнать, имеют ли право на какое-то свое мнение. Поэтому все молчали и ждали, пока Лаура вытирала нос краешком юбки.

Ирена, со своей стороны, была в затруднительном положении: с одной стороны, она находила неприемлемым, что такая серая мышь, как Лаура, даже просто посмела подумать, что у нее есть шанс с тем, кого можно было, без сомнения, назвать самым привлекательным мужчиной округи. Однако, с другой стороны, Лаура была одной из них, и ей можно было легко управлять и манипулировать, в отличие от этой писательницы, врага народа номер один. Поэтому Ирена в самом деле оказалась перед выбором: что из этого меньшее зло? Что Лаура почувствует себя в праве быть на одном уровне с Чезаре Бурелло, или что его заберет себе писательница? Непростая дилемма.

Присцилла, в отличие от участниц книжного клуба, молчала всего пару мгновений,