– Близкие? – выдохнула я. – Это я близкий ей человек, я – её мама. А это чужая баба, на которой женился её отец!

– Успокойтесь, не кричите.

– Ты пугаешь ребенка, – снова встряла Ольга. – Для неё каждая встреча с тобой – стресс.

– Пошла ты!..

– Юлия Александровна, мне придётся донести до судьи о вашем неподобающем поведении на встречах с ребенком. Вы неправильно себя ведете.

У меня было стойкое ощущение, что меня окружили, окутали колючей проволокой, и выхода нет. Его просто нет.

– Мне нужно уехать отсюда, – сообщила я матери спустя ещё месяц бесплодных стараний найти работу и добиться хоть каких-то перемен. – Другого выбора нет.

Мать на меня посмотрела, вопросительно. Я заметила в её взгляде проблеск интереса, впервые за долгое время. Весь город судачил о моей с Мезинцевыми попытке поделить ребенка, и на моей стороне не было, наверное, ни одного мнения. Я была бывшей, никчемной невесткой, которой всё, что нужно, это получать от Васьки баснословные алименты. Для этого мне дочка и нужна. Сколько это – баснословные алименты, определиться никто не мог, но все были уверены, что Мезинцевы, наверняка, платили мне тысячи и тысячи, пока мы жили с Лизой вместе. А я эти деньги благополучно тратила на гулянки. Где и когда я гуляла, тоже никто рассказать не мог, но были уверены, что я поступала именно так.

– Мне нужно уехать, – повторила я. – Мне нужно найти работу, мне нужно нанять адвоката. Мне нужно устроить свою жизнь так, чтобы любой суд отдал мне дочь.

– И куда ты собралась?

Я помолчала, разглядывала выцветшую картину на стене.

– В Нижний. Поеду в Нижний. Москва слишком далеко, я не смогу приезжать оттуда часто.

Мать фыркнула.

– И что ты будешь там делать? Кем работать? Ты ничего не умеешь.

– Научусь. Выбора всё равно нет. – Я на мать посмотрела и сказала: – Если останусь, ты же меня всё равно вскоре выгонишь. Я же на твоей шее сижу.

Матери мои слова не понравились, наверное, царапнули, но она считала себя правой. Глянула на меня с вызовом.

– Так и есть.

Значит, выбора у меня нет.

– Поеду, заработаю денег, найму лучшего адвоката и отсужу у них свою дочь, – проговорила я негромко и взволнованно.

Можно было продолжать лить слёзы в подушку, надеяться на то, что у людей проснётся совесть, но время шло, а утопала, будто в трясине, я, а не бывший муж со своим семейством. Мезинцевы на моём фоне казались королями, их уважали, с ними здоровались и интересовались делами и здоровьем, а я находила любую возможность, чтобы хоть на секунду, издалека, увидеть дочь. Выслеживала у детского сада, у детской площадки, у кружка по рисованию и лепке. Мерзла под промозглым дождем в тонкой курточке и летних кроссовках, и сама себе говорила, что так продолжаться не может. Если я что-то не изменю, никто мне ребенка не отдаст. Потому что мне двадцать два, и я похожа на худую, бродячую собачку, жалкую и бездомную. Я ведь, по сути, на самом деле, бездомная.

Вспоминая о себе прежней, о том, как я выслеживала машину бывшего мужа, пряталась за углами, у меня на душе до сих пор поселяется холод. Я ненавижу себя в то время. Знаю, что делала всё, что в моих силах, вот только я была бессильна и бесправна. И Васька, вместе со своим семейством, воспользовались моим бессилием по полной. Через полгода после моего переезда в Нижний Новгород, бывший муж добился лишения меня родительских прав. Я не смогла ничего ему противопоставить. Я не была рядом, не всегда могла встретиться с дочерью в условленное время. Не придерживалась графика, не платила вовремя алименты… Много-много всего, чего я не могла. Но однажды придёт день, когда я встречусь с дочкой, и смогу смело посмотреть ей в глаза. И сказать честно, что я сделала всё, что в моих силах… просто их оказалось недостаточно. Но я никогда от неё не отказывалась, никогда. Как только встала на ноги достаточно для того, чтобы оплатить адвоката, отправила его в суд. Опротестовать решение о лишении меня родительских прав. И пусть пока мои попытки тщетны, бывшие родственники готовы со мной воевать также до последнего рубля и последней капли крови, между нами настоящая война. Но я не забыла и никогда не забуду, что у меня есть дочь.

– Всё было сделано очень технично, – говорил мне мой адвокат, когда мы только начали разбираться с ним в этой истории. – Думаю, план забрать у вас ребенка был изначально. Но что во время развода ваш бывший супруг мог сказать суду? Что его бывшая жена никуда из дома не выходит, всё время проводит с дочерью, а он нашёл себе в это время другую и решил жениться? Тогда бы он выглядел в глазах суда неправым и вёл аморальный образ жизни. Нужно было нарисовать другую картинку. И они, к сожалению, смогли. Теперь, спустя время, повернуть дело вспять будет очень трудно.

– Ничего. Время есть.

– На самом деле, Юлия Александровна, времени у вас не так уж и много.

Я нахмурилась.

– Вы о чем?

– В возрасте десяти лет вашу дочь обязательно спросят, с кем она хочет проживать. При условии, что, скорее всего, она вас не помнит, а если и помнит, то ребенок, наверняка, накручен взрослыми, как думаете, кого она выберет? Вас или отца? Свою привычную жизнь, свой дом, свою школу?

– Но они не дают мне с ней встречаться.

– В этом и проблема. С этим и придется работать в первую очередь.

Следующей зимой моей дочери исполнится десять лет. И приближение этой даты пугает меня до ужаса. Это стало моим кошмарным сном. О том, сколько денег за это время я потратила на адвокатов, на всякие запросы и госпошлины, я давно не думаю. Это каждодневная борьба, и с ней я живу. Засыпаю и просыпаюсь. С маниакальной настойчивостью возвращаюсь в родной город, где никому не нужна. Лишь в надежде, что однажды что-то изменится, и мы с Лизой встретимся. Хвала тому, кто придумал социальные сети, хотя бы из них я могла видеть, как растет, как меняется моя дочка. И всё больше становится похожа на меня.

Надеюсь, что её названная мама, Ольга, глядя на мою девочку, всё чаще вздрагивает и вспоминает, что сотворила с её жизнью и моей. Просто потому, что ей захотелось забрать мою семью. Потому что позавидовала.

– В этой жизни ничего просто так не проходит, – любила приговаривать Алёна. – Особенно, зависть. Нельзя чужое забирать. Судьба у тебя твоё отнимет. Вот посмотришь.

Я была с подругой согласна. Да и та самая судьба, как я считала, Ольгу уже настигла. За семь лет их с Васей брака, детей у них так и не появилось. Забрала чужого ребенка, лишилась своих. Наверное, это достаточное наказание, но из-за этого Ольга ещё сильнее цеплялась за Лизу. И для меня это было плохо.

Невыносимое чувство для матери, осознавать, что твой ребенок тебя не знает, не помнит. А происходило именно это. Лиза росла в полноценной семье, развитой, смышленой, счастливой девочкой. По крайней мере, по той информации, что я могла получить, судя по фотографиям в социальных сетях, что видела, моя дочка была счастлива. У неё было всё, что девятилетний ребёнок может пожелать. И она даже не задумывалась, а, возможно, даже не догадывалась о том, что рядом с ней нет родной мамы. Которая любит, которая помнит, которая готова потратить всю свою жизнь, лишь бы узнать её получше. Лишь бы заслужить право с ней общаться. Но меня из жизни дочери вычеркнули. И все воспоминания обо мне из её памяти постарались изжить. Ни на одном судебном заседании Лизы никогда не было, что я, в принципе, могла понять. Но у меня не было возможности её даже увидеть, хотя бы мельком, хотя бы на несколько минут. Увидеть и сказать, что я продолжаю бороться, что я не сдаюсь. И никогда не сдамся.