– Когда мне вернут дочь?

Сотрудница опеки вздохнула напоказ.

– Юлия Александровна, кажется, вы не понимаете всей серьёзности ситуации. К тому же, в свете последних событий. Отец девочки, Василий Николаевич, уже обратился к нам с заявлением с просьбой ограничить вас в родительских правах.

Я подскочила на стуле будто ужаленная.

– Что? С какой стати? Я хорошая мать! Он это знает! – Я всеми силами пыталась отдышаться. – Лиза ни одного дня в своей жизни без меня не провела!

– Уже провела. Девочка находится в семье отца уже вторые сутки.

– Я не об этом!.. Я… По какому праву меня в правах ограничивать?

– Ну, как же? Посудите сами. Жилья своего вы не имеете, работы у вас нет, ребенка вы содержать не в состоянии. Живете на детское пособие и алименты. Разве это порядок?

Я с трудом сглотнула, медленно втянула в себя воздух. Заставила себя сесть обратно на стул, на самый краешек. А в висках стучала кровь, с такой силой, чтобы было больно.

– Я устроюсь на работу, – пообещала я, хватаясь за последнюю соломинку. – На любую. В ближайшее время.

Женщина не спеша перекладывала какие-то бумаги. Я по её лицу видела, что она устала от разговора со мной. И на меня, молоденькую, запутавшуюся мамашу, смотрела с лёгким раздражением. Наверняка, таких, как я, она в этом кабинете видела каждый день. А я сидела перед ней, будто школьница, и нервно стискивала холодные пальцы. Меня накрыло понимание того, что всё плохо. Куда хуже, чем я предполагала.

– Юлия Александровна. Давайте говорить с вами серьёзно. Мы же обе взрослые, так? – Я кивнула. – Ваша ситуация весьма непроста. К тому, что вы не в состоянии обеспечить ребенка, не в состоянии предоставить дочери надлежащие условия проживания, добавилось ещё и ваша сомнительная личная жизнь. У нас есть свидетельские показания того, что в квартире вашего сожителя, где вы проживали вместе с ребенком последние несколько месяцев, без конца происходили встречи с друзьями, с распитием спиртных напитков, шумом, а порой и скандалами. Соседи не раз вызывали полицию.

Я с трудом сглотнула.

– Это не моя квартира, я не имела права устанавливать правила. Я пыталась… правда, пыталась, но не смогла. Но я никогда не участвовала… мы с Лизой всегда были в комнате.

– К сожалению, ваши слова никто подтвердить не может.

– Андрей может!

– Ну-ну. Посмотрим. Но это не отменяет вашего поведения в ночном клубе, составление протокола и так далее. Вопрос об ограничении в правах или даже о лишении вас родительских прав, будет решать суд. Никакого другого варианта, к сожалению, нет. Органы опеки не могут игнорировать подобное поведение родителя.

– Лишения? – повторила я за ней. Мне кажется, я услышала только это ужасное слово из всей её речи.

Сотрудница опеки равнодушно пожала плечами.

– Решение выносим не мы, Юлия Александровна. Я лишь могут обрисовать вам всю серьёзность ситуации. А она очень серьёзна.

Из кабинета я вышла на ватных ногах. Спустилась по ступеням, оказалась на улице и привалилась спиной к металлической решетке ограждения. Стояла и обдумывала всё, что услышала.

Мне даже позвонить было некому! Некому позвонить, рассказать, пожаловаться. Некому покричать от отчаяния в трубку. Не от кого услышать совет.

Пока я шла по центральной улице, мне казалось, что на меня все смотрят. Будто моё фото, опустившейся, загулявшей матери маленького ребенка, поместили на городскую доску позора. Или напечатали на первой полосе городской газеты. А я шла вперед, стараясь ни на кого не смотреть, ни с кем не встречаться глазами, и только злые слёзы время от времени смахивала. Я знала, куда я иду. Я иду забирать свою дочь.

Я подошла к дому Мезинцевых, остановилась перед высокими, железными воротами, и в первую секунду смотрела на них, пытаясь понять, как мне их преодолеть, как попасть в дом. Но прекрасно понимала, что не смогу ничего сделать. Всё, что я могу, это стучать в ворота, кричать и требовать, чтобы у этих людей проснулась совесть.

– Откройте немедленно! – вопила я на всю улицу. – Отдайте мне дочь! Верните ребенка! Вы украли ребенка!

Конечно, меня слышали. И в доме, и по-соседству. Парочка соседей даже выглянули, наблюдали за моими бессмысленными попытками достучаться до бывшего мужа и его родственников.

Я колотила в ворота до боли в руках, плакала и просила отдать мне дочку.

– Откройте! Верните Лизу!

– Юля.

Я резко обернулась, услышав за спиной голос. Обернулась и увидела соседку, тётю Раю. Она подошла ко мне со спины и тронула за плечо.

– Юля, перестань кричать, – попросила она. Смотрела на меня со смесью сочувствия и настороженности. – Ты же знаешь, они не откроют.

– Откроют, – всхлипнула я. – Когда-нибудь откроют! Я буду ждать.

Тётя Рая вздохнула. И посоветовала:

– Иди домой.

Я в отчаянии замотала головой. Повернулась и снова принялась колотить кулаком в ворота. Соседка ушла, зато через несколько минут подъехала полицейская машина.

– Гражданка, вы ломитесь в чужой дом, – заявил мне нахальный молодой патрульный, приближаясь ко мне.

– Они украли у меня дочь! – попыталась объяснить я.

– Разберемся. А сейчас, давайте сядем в машину. – Полицейский взял меня за локоть. Я руку попыталась освободить.

– Что? Зачем?

– Потому что вы нарушаете порядок и покой граждан. Пытаетесь проникнуть на чужую территорию, скандалите и ругаетесь.

– Вы, вообще, меня слышите? – в отчаянии выкрикнула я. – Они украли у меня ребенка!

– Насколько нам известно, ребенок находится с родным отцом. Он не лишен родительских прав, не ограничен, поэтому имеет право забрать ребенка и проводить с ним время.

– Он должен проводить с ней время в выходные! Так суд установил.

– Так сегодня же воскресенье.

Я моргнула в растерянности, попыталась сопоставить в своей голове происходящее. Меня снова взяли за локоть, я машинально отступила, и тогда уже меня настойчиво взяли за предплечье и направили к полицейской машине.

– Давайте проедем в отделение. Серега, думаю, необходимо будет провести освидетельствование девушке.

– Какое ещё освидетельствование? – удивилась я.

– На алкогольное опьянение. Или вы по трезвому так кричите и ругаетесь, пугаете людей?

Я поняла, что если сама не сяду в полицейскую машину, то меня усадят туда силой. И сдалась. Кинула последний отчаянный взгляд на ненавистный дом, за мной захлопнули дверь, а я со всей силой стиснула пальцы. Лишь бы не разреветься.

Из полицейского отделения меня отпустили поздно вечером. Я несколько часов просидела на неудобном стуле в коридоре, сначала ждала, когда мама приедет и привезет мои документы, которых у меня при себе не обнаружилось, затем ждала, пока меня вызовут в кабинет. Я даже не удивилась, когда узнала, что бывшая свекровь написала заявление, обвинив меня едва ли не в нападении на её дом и в угрозах жизни. Всё это звучало бы очень смешно, если бы, на самом деле, не было так серьёзно. Выходило так, что я дебоширка, пьяница и никчемная, неработающая мать. Которая бросает свою малолетнюю дочь на незнакомых девушек, и уходит веселиться с сожителем в ночной клуб. Где напивается до обморочного состояния, валяется на земле под камерами видеонаблюдения, и, вообще, ведет себя самым омерзительным образом. Эту невеселую картину я разложила по кадрам в своей голове как раз за те часы, что провела в полиции. И поэтому, когда меня вызвали в кабинет для беседы и составления очередного протокола, я была тиха и немногословна.