Шрифт:
Закладка:
— К сожалению, — говорит он, — бензин кончился.
Я животом чувствую, как мы падаем, падаем, огни города стремительно приближаются.
— Йон-Йон!
— А?
— Проснись.
— А? Что?
— Ты кричал во сне.
Рядом стояла мама.
— Да?
— Ужасно кричал. Что тебе приснилось?
— Не помню.
— Выпей молока.
Она вышла, закрыла дверь. Из глаз у меня текли слезы. Простыня вымокла. Наверное, я долго плакал.
Какое-то время я лежал, пытаясь снова заснуть, но не получалось. Я ворочался с боку на бок, потом встал, оделся и вышел.
Я успел на один из последних поездов в центр, доехал до Альвика, а там взял такси. Машина остановилась, не доехав до дома Асплундов. Я расплатился полученными от Франка деньгами и оставшееся расстояние прошел пешком. Накрапывал дождь. Я остановился на улице перед домом и стал смотреть на окно Элисабет. Увидеть меня никто не мог — я чуть не с головой залез в живую изгородь.
Стоял я там довольно долго, еще немного — и промок бы до нитки. По улице торопливо шагала женщина в дождевике, с далматином. Собака заметила меня, залаяла. Женщина дернула поводок, и обе они скрылись так же быстро, как появились.
Я начал мерзнуть.
В комнате Элисабет загорелся свет. Увидев пожарную лестницу, я пересек улицу и перепрыгнул забор. Подошел к дому, ухватился за нижнюю ступеньку и полез вверх.
24
О, братья и сестры мои, скажите мне, что есть любовь?
Было воскресенье, мы с мамой приехали к бабушке в Аспудден. Стояла весна. Я пошел поиграть. На берегу мне повстречались две девочки старше меня; они позвали меня в шалаш. Я пошел за ними в лес. Там они устроили шалаш — обрывок брезента на палках. Я заполз в него, девочки залезли следом. Одна схватила меня за руки и уселась верхом, другая стащила с меня штаны. Я стал кричать, но это не помогло. Та, что сидела на мне, стала зажимать мне рот. Вторая стянула с меня трусы. «Смотри, какой малюсенький», — сказала та, что стащила с меня штаны. Та, что сидела на мне, стала меня рассматривать. Я замолчал и натянул трусы. Потом девочки вылезли из шалаша. Когда я тоже вышел, они уже убежали.
Я заплакал и пошел домой. Штаны были новые. Серые. У бабушкиной двери я снова встретил тех девочек.
«Мы тебя любим!» — крикнули они мне в спину.
Скажите же мне, о сестры, скажите, о братья, — что есть любовь?
Свет погас, когда я был уже почти наверху. Я все же потянулся и постучал ногтем в окно. Ничего.
Я опять постучал. Вновь зажегся свет. Я наклонился к окну, чтобы Элисабет увидела меня, и постучал еще раз. Свет погас.
— Элисабет! — прошептал я.
Окно открылось — чуть-чуть, я даже не увидел Элисабет.
— Кто это?
— Это я, — сказал я. — Йон-Йон.
Элисабет открыла окно пошире, высунулась и зашипела:
— Ты что здесь делаешь?
Она казалась мне тенью.
— Захотел увидеть тебя, — прошептал я в ответ.
— Зачем?
— Я люблю тебя.
Она замолкла. Я подождал и спросил:
— Ты еще там?
— Да.
— Я люблю тебя, — повторил я. — С самого первого взгляда.
— А зачем лезть в окно?
— Я должен сказать тебе это прямо сейчас. Элисабет какое-то время молчала.
— Залезай.
Я ухватился за оконный отлив, влез и остался сидеть на подоконнике.
— Ты чего на окне уселся, как ворона?
В темной комнате белела футболка Элисабет.
Я слез на пол. Глаза начали привыкать к темноте. Я разглядел лицо Элисабет.
— Я люблю тебя.
— Дурак.
— Я правда тебя люблю.
Она повисла у меня на шее, обняла, торопливо поцеловала. Я ощущал ее теплую кожу сквозь тонкий хлопок. Чувствовал, как ее грудь касается моей. Потом Элисабет высвободилась и сделала шаг назад.
— Уходи сейчас же.
— Я же только что пришел.
Она вздохнула и села на кровать.
— Зачем ты так делаешь?
— А как надо?
— Как-нибудь… понормальнее.
Элисабет вздохнула, зажгла ночник, сощурилась от яркого света. На груди у нее красовался призыв Love me! Футболка едва доходила ей до ляжек, и я видел край белых трусов.
— На что уставился?
— Я люблю тебя.
— Ну а дальше? Еще что-нибудь скажешь или нет?
— Я люблю тебя.
Элисабет прищурилась. Длинные волосы упали на лицо, но она их не отводила.
— Дурак. — Она закурила, сердито глядя на меня сквозь волосы. — Ты не подумал, что я могу, например, спать?
— Я не мог уснуть.
— Ты всегда такой? — Она отвела волосы.
— Я люблю тебя.
Элисабет вздохнула.
— По такому случаю мог бы вести себя по-человечески. — Она подошла ближе и спросила — Ты что, дрался?
— На меня напали в Альбю.
— О-ох. Сильно избили?
— Так, ерунда. Пара царапин.
Я засучил штанину, показал синяки на ноге.
— Ox, — повторила Элисабет. — Кто напал-то?
— Шкеты какие-то. Они сейчас все крутые.
— Много их было?
— Пятеро, — соврал я.
— Ох.
Элисабет погладила меня по шее. Она стояла так близко, что я кожей ощущал, как ее грудь поднимается в такт дыханию. Какие же у нее до смешного тонкие руки — того и гляди порвутся.
— Ты правда меня любишь?
— Да, — сказал я.
Элисабет поцеловала меня. У нее был вкус табака и зубной пасты; ноги у меня ослабели, едва не подогнулись. Она запустила язык мне в рот, он коснулся десен легко, словно котенок, что охотится за бумажкой на ниточке.
— Наверное, я тоже тебя люблю.
Элисабет снова поцеловала меня, отступила, закрыла окно, взяла пепельницу и залезла на кровать. Уселась, скрестив ноги, у подушки, привалилась к стене и выпустила колечко дыма. С довольным видом выпустила еще.
— Умеешь пускать кольца?
— Не знаю. Не пробовал.
Элисабет протянула мне сигарету, я взял, затянулся, закашлялся.
— Задержи дым во рту, — сказала она.
Я сделал еще попытку, набрал полный рот дыма.
— Сложи губы!
Я пытался следовать инструкциям, но получалось не намного лучше, колечка все равно не выходило. Элисабет протянула руку, и я вернул сигарету. Она выпустила колечко, рассматривая меня. У Элисабет острый взгляд, такой нелегко выносить.
— Ты весь мокрый.
— На улице дождь!
— Сядь хотя бы.
Я сел на край кровати.
— Хочешь сухое?
Прежде чем я успел ответить, Элисабет встала и направилась к комоду.
— Спасибо, не надо!
Но она уже протягивала мне темно-зеленую шерстяную рубашку-поло.
— Мне велика. Подарок Майкен.
Я стянул мокрый свитер, он упал на пол.
— О господи!
Элисабет указала на что-то длинным пальцем, я присмотрелся. На боку заметил синяк, оставленный ботинком Навозника.
— Больно? — спросила она и как-то нехорошо улыбнулась.
— Ничего страшного.
