— Нет, — ответил я. — Только если меня задирают. Элисабет покачала головой.

— Ты вечно лезешь в драку потому, что ты боксер?

— Господи!..

— Он-то тут при чем?

— Ты не понимаешь, — сказал я. — Нельзя допускать, чтобы над кем-то издевались. Если эти гады заметят, что их боятся, они совсем из берегов выйдут.

— Что-то я не заметила, чтобы над тобой так уж издевались. У тебя самого не язык, а бритва. «Тебя фрекен Кулакова заждалась»! Да от такого кто угодно взбесится.

— Господи Иисусе! — вымолвил я.

— Не вмешивай его. А то он ударит тебя крестом прямо по лбу.

— Может, ты не хочешь со мной в магазин?

— Ну почему. — Элисабет прикусила губу. — Не каждый день я хожу по магазинам с любителями подраться.

— Любителями подраться?

Элисабет взяла книгу, которую дал мне Янне.

— Только о войне и думаешь?

— Не ходи, если не хочешь.

— Серьезно, — сказала она. — Тебе только это и интересно? Война, драки?

— Когда я был у тебя…

— М-м?

— Когда я был у тебя вчера ночью, никто ни с кем не воевал.

Элисабет обняла меня, оставила влажный поцелуй на губах.

— Дурачок.

На станции «Централен» мы вышли. Элисабет спросила, где я обычно закупаюсь.

— Где подешевле. Мне нужны джинсы, пара рубашек, кое-какое белье.

Морщина над глазом, которая несколько минут назад исчезла, появилась снова.

— А какие ты хочешь? — Она посмотрела на мои умеренно чистые штаны.

— Какие не будут стоить целое состояние.

— Тебе нужны «ливайсы», — объявила Элисабет. — Черные.

— У меня на такие денег не хватит.

Морщинка над глазом стала глубже. Элисабет облизнула губы.

— Я что, так себе человек? Не того сорта? Не пара девушке, которая живет в замке с бассейном? Тебе не обязательно составлять мне компанию. Я сам в состоянии купить себе шмотки.

И я зашагал по Хамнгатан.

Элисабет нагнала меня, дернула сзади за рукав.

— Эй!

Я вырвался и пошел дальше.

— Слушай! — Она снова догнала. — Подожди.

— Тебе и так есть чем заняться. Поплавать в бассейне, например, потусоваться с какими-нибудь шикарными приятелями. Плюнь на меня.

— Что за детский сад!

Я остановился, посмотрел на нее. Морщинка исчезла.

— Я люблю тебя, — сказала Элисабет. — Ты дурак, но я тебя люблю.

— Мне надо купить одежду, — ответил я. — Дерь-мотряпки. Вы, начинающие снобы, такое даже на маскарад не наденете.

— Прости. — Элисабет сунула руки мне в задние карманы, вновь прошептала «прости», прижалась ко мне.

— Все забыто, — сказал я. — Пойдем.

Я купил джинсы и рубашку — дороговато, но Элисабет сочла, что они как раз для меня; еще купил белье. Рубашка и правда была красивая — коричневая, в широкую желтую полоску. После мы зашли перекусить в уличное кафе. Элисабет пила чай, я — капучино.

— Янос и Лиса правы, — рассуждал я. — Все дело в статусе. Не только в театре. Здесь, на улице, — тоже. На какой-нибудь шикарной тусовке ты будешь меня стыдиться.

Элисабет покраснела.

— Ты чего такой вредный?

— Я говорю как есть.

— Да что ты знаешь о моих чувствах?

— Мне кажется, довольно много знаю.

— Это уже подло. Она посмотрела так, будто у меня в чашке собачье дерьмо.

— А что, не так? До сих пор все твои знакомые жили в каких-нибудь скромных замках с «БМВ» и «мерседесом» на подъездной дорожке…

— Ты ничего не знаешь! — зашипела она; официант, обслуживавший пару за соседним столиком, обернулся.

— Зато умею угадывать.

Элисабет со вздохом откинулась на спинку стула и осмотрелась. Выгребла из кармана сигареты, закурила, выпустила вверх струю дыма. Удивительно, как в навесе не образовалась дыра.

— Думаешь, ты что-то обо мне понял только потому, что видел наш дом?

— Думаю.

Какое-то время Элисабет курила, рассматривая людей на улице.

— Ну ладно, да, я снобка. Меня так воспитали. У меня всегда было все, чего мне хотелось, у мамы с папой полно денег, но ты все равно мне нравишься.

— Странно!

— Какой же ты вредный!

Окурок упал в пепельницу, едва не обратив ее в стеклянное крошево.

— Ну а теперь что? — спросила Элисабет.

Bh Не знаю.

Элисабет протянула мне руку. Я посмотрел на нее, потом взял.

— Это не так легко, как тебе кажется!

— Что именно? — спросил я. — Иметь что хочешь, стоит только пальцем ткнуть?

Элисабет покачала головой, сглотнула.

— Что сказал Янне?

Я раздумывал, говорить ли. Как-то неловко пересказывать, как тебя нахваливали.

— Он хвалил тебя, да? — спросила Элисабет. — Говорил, что у тебя талант, как я не знаю у кого?

— Он сказал, что мне нужно писать. По полстраницы в день. И дал вот это.

Я показал на книгу. Книга лежала на столике, сверху я пристроил чашку с кофе.

— Не знаю, место ли мне в нашем классе. — Элисабет прикусила безымянный палец левой руки.

— Почему тебе там должно быть не место?

— Ну, я же такая обычная.

— Не обычнее любого другого человека.

— Ну вот. Во мне нет ничего особенного. И говорю я невнятно.

— Я тоже.

— Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет! — протарахтела она, выпрямившись и приложив ладонь к низу живота.

— О любви не меня ли вы, милый, молили! — воскликнул я. Некоторые звуки провалились глубоко в горло.

Элисабет снова закурила. Официант смотрел на нее. Наверняка думал, какая она красотка.

— Все остальные в нашем классе на своем месте, — заметила она. — Вы каким-то образом подходите друг другу. А я нет.

— Да ну.

— У меня, наверное, таланта нет. И ничем настоящим я не смогу стать.

— Да ну, — повторил я.

Элисабет фыркнула:

— По-твоему, это так просто?

— Что?

— Быть мной.

— Ну да.

— Не знаешь ты моего папу.

— Ты уже говорила, что я его не знаю. — Какое-то время я размышлял, не рассказать ли ей про Навозника.

— Я всегда хорошо училась в школе. По всем предметам хорошо училась. — Она подалась ко мне. — Я не хочу быть вечной отличницей!

— Отличники отличаются от остальных отлавли-вателей ондатров.

— Как красиво ты выговариваешь «т».

— Ну, мне пора. У меня тренировка. Ты точно хочешь пойти со мной в «Грёна Лунд»?

— Конечно. Пять лет там не была.

Мы дошли до метро. Вместе ждали поезда, и Элисабет сунула руки мне в задние карманы. Когда двери вагона открылись, я отдал ей плащ.

— До завтра, — сказала она и села в поезд до Альви-ка. Махнула мне в окно, потом исчезла в туннеле, я видел, как темнота засосала последний вагон. И мне уже не хватало Элисабет так, словно она на семь лет уехала по контракту в Монголию.

27

Братья и сестры, откройте же мне скорее,