Его велосипед лежал на обочине, переднее колесо по инерции продолжало вертеться, а сам человек валялся в пыли.

Нет, это не было неконтролируемой вспышкой гнева. Михаил прекрасно знал, что на него нашло. Стиснув кулаки, он быстрым шагом направился к типу с перебинтованной головой.

Не успел он пересечь проезжую часть, как тот сбитый уже привстал. Сидел на траве, раздвинул колени, уронил на них локти с раскинутыми ладонями. Склонив голову, смотрел прямо перед собой.

Разъярённый ускорил шаг, занёс кулак для удара — и только что сидевший тип вскинулся, выгнул спину, схватился за голову, заорал — и сорвался прямиком по проезжей части. Он бежал, прижав ладони к ушам и раскачивался, всё орал и орал, а расстёгнутая чёрная рубашка всё трепыхалась, как плащ на ветру.

За забором в доме чуть дальше дороги залаяла чья-то собака, метнулась к стальным воротам собственного двора, очевидно преследуя встревоживший её источник звука.

От досады Михаил простонал, зло бросил взгляд на всё так же валявшийся велосипед. Поднял его над собой — и с силой метнул, как раз вот в тот двор.

— Поезди мне ещё тут, — сплюнул потом, отряхивая ладони.

… А тем временем на остановке стоял автобус. Цветастый, зелёный, с крытыми окнами и в кислотных артах вдоль всего корпуса.

— Да ладно, — хохотнул удивлённый, качнул головой.

«И когда он успел приехать?..»

… Внутри салона сплошной полумрак — и единственный пассажир с правой стороны, третий ряд.

Внешность сидевшего особо не разобрать, только тугой алый шарф вместо воротника, лысина. И одетый в тёплое пальто вовсе не по погоде.

Кабина водителя отмежёвана цельной пластмассовой стенкой с небольшим окошечком для оплаты и скромной наклейкой: «Проезд 5 гривен».

Михаил расплатился цельной купюрой: благо, мелкие деньги он тоже брал, а потом — сел сразу же у двери, откинулся на спинку сиденья, закинул руки за голову.

Входные двери с характерным звуком закрылись. Транспорт чуть-чуть качнулся, послышался шум мотора.

Ему обещали весёлый автобус. Ну, что же, сейчас и проверит.

— Куды етить-та? — грубо, с зевком, послышалось из кабины. Пусть водитель сидел за стенкой, но звучал вполне отчётливо и даже разборчиво.

— Посёл, пожалуйста.

— Пасё-ел, — протянул водитель. — Пасёл бальшой! Куды на Пасёле?

«… Ла-а-адно, — Михаил закатил глаза, уже даже особо не удивляясь».

— Седьмая квартира, пожалуйста.

За стенкой послышался хриплый смешок.

— Горище, штоле?

— Ну… — мужчина протянул уже нервничая, и всё-таки жалея, что не пошёл пешком. — Холмик там есть.

— Знач Горище. Ну, тпру-у-у!

«Он что, извозчик?...»

Второй пассажир всхрапнул.

***

Автобус ехал, покачиваясь, встряхиваясь на выбоинах. Где ехал — Михаил оставался без малейшего представления. Окна не то, что зашторены — ещё и заклеены изолентой, а единственный источник света — тусклая синяя лампочка-трубка, тянущаяся по крыше вдоль всего салона.

— А вы его лихоть! — между тем бросил водитель. — Так отделали знатно-ть! И велик ещё запедалили, иэхх! — снова встряска, и такое чувство, будто транспорт ускорился.

— А что с ним? — Михаил спросил даже вполне расслабленно. — Местный поехавший?

— Да ещё как! Поехавший — не то слово! Давно бы ему наподдать.

— А что его терпят?

— Цихший он. Здравничает ток всем. Задолбал здравничать. Хорошо ж вы его!

Снова всхрап на сидении сзади.

— Та чую, чую, спакуха. Ща-ыть довезём.

… И тут же раздался лязг тормозов, а Михаила сильно качнуло.

Входные двери не просто раскрылись — расхлопнулись, впуская в салон потоки светлого дня.

— С тебя пузырь, Саныч.

Второй пассажир всхрапнул уже то ли в третий, то ли в четвёртый раз, грузно поднялся. Тяжело прошёл к выходу, покачиваясь на коротких толстых ногах.

Потом двери снова закрылись, и автобус как будто дал задний ход.

— А почему автобус «весёлый»? — всё же спросил Михаил.

— Дык этать, — водитель опять дал с силой по тормозам, и вход распахнулся. — Приехали! Выходить!

— Уже?

— Нет, блин, ещё посидить. Твоя остановка, ну.

… В любом случае, мужчина был рад перспективе покинуть этот диковинный транспорт.

***

Высадили его на просёлочной, с виду-то толком нехоженой дороге, и куда ни глянь — одна пыль, трава и холмы. И лесок на краю в отдалении. И ещё в другой стороне угадывался край скал, виднелся столп маяка.

«Посёл, квартира 7», — гласил покосившийся указатель, вбитый в землю чуть выше по склону.

И ведь всё верно.

Тот самый деревянный трёхэтажный старый дом с черепичной покатой крышей. Давно, ещё при советах, этот — да и многие другие дома вокруг — служили простыми турбазами, где мог остановиться любой уставший с дороги путник. Такие ещё в Карпатах остались. Знакомые Михаила даже за подобным домишкой присматривали.

Хотя бы это здание не переменилось, ровно такое же, как и пять лет назад. И воздух такой же чистый. Приятный солоноватый ветер со стороны моря.

Мужчина довольно выдохнул: он вернулся сюда. И вместе с возвращением в приятные сердцу места нахлынули и связанные с оным воспоминания, и уверенность, что — да, всё будет в порядке.

Согласно письму, Ната обещала, что будет ждать его в этом доме — и Михаил твёрдо кивнул, пошёл вперёд, вверх по склону.

Уже отсюда заметил, что входные двери открыты, а ручка — привязана к крючку у фронтальной стены.

Розу, его старшую дочь, этот дом отталкивал. Для неё всё это место выглядело слишком унылым и хмурым, громоздким и неуютным. В прошлый приезд, Михаил помнил — та уходила часто на пляж, или канючила, чтоб отец отвёл её в город, пока «ма с малой посидит».

А вот Машенька, медвежонок, лишь только увидела эту, как она тогда ещё воскликнула «хизыну», пришла в полный восторг. Что ни вечер, то всюду, везде всё старалась облазить, особенно — пыльный чердак. Вот у того окна круглого выпросила матрац, подушку, и там валялась с карандашами, раскрасками. И не вытащить её оттуда, только к ужину и спускалась.

А теперь — ни Розы рядом, ни Машеньки. Только хмурый, высящийся немой громадой на фоне подступающих сумерек этот старый и тихий дом.

***

Михаил переступил через порог, разулся в сенях и осмотрелся. Выключателем щёлкнул. Раздался характерный звук, вспыхнула свисающая на проводе лампочка под потолком.

— Я дома! — он окликнул вглубь помещений — и лишь толстые стены, укрытые