Шрифт:
Закладка:
Если вы никогда не читали Кэти Акер, то понятия не имеете, как часто отцы насилуют своих дочерей. Без всяких уловок и истерик. Не пытаясь спрятаться за лиризмом, романтизмом и прочими измами. Отец просто появляется на странице, насилует дочь, и та остается единственной рассказчицей — никогда не оказываясь в позиции жертвы, как вы могли бы подумать. Вы читаете вот с такенными глазами: матерь божья, какое адское дерьмо, — но дочь будет невозмутима. Говоря об изнасиловании отцом, она прозвучит предельно отчетливо, пусть и грубо, а нарратив станет отправной точкой для радикального преображения девочки в женщину-робота или пиратку. Ею будет управляет ярость. Преступление сотворит самое ее тело.
Многие из тех, кого я знала в аспирантуре, от чтения Кэти Акер испытывали шок. Потрясение. В частности большинство подающих надежды молодых феминисток. На самом деле я даже начала отсеивать подруг по реакции на книги Акер. Одни улыбались, понимающе опускали взгляд и прикасались к себе — с ними я продолжала дружить. Другие приходили в бешенство, ну… это были идиотки. Однажды я прочитала отрывок из «Империи бессмысленных» на семинаре по теории гендера. Какая-то девушка расплакалась, выбежала из класса, и ее стошнило. Клянусь. Слабачка, подумала я.
Я читала Акер, особенно главы, в которых отцы домогались, или насиловали, или подавляли, или унижали, или стыдили дочерей, и кивала, кивала, соглашаясь с каждым словом.
Меня ничто не шокировало. Не потрясало. Я чувствовала себя… реальной.
Так что я недолго размышляла, чтобы понять: прежде всего она последовательно разрушает идею отцовской власти. Патриархата и капитализма. А точнее — влияния патриархата и капитализма на тела женщин и девочек. Вообще-то знаете что? Пока я это писала, я чуть не вскрылась. Если вы еще не читали «Кровь и срач в средней школе», всё удовольствие у вас впереди. Каждый год, проводя занятия по ее книгам, я жду увольнения.
Написанные женщинами книги, в которых четко артикулированы эти идеи, можно легко удержать в одной руке. Причем отстрелив четыре пальца из пистолета Уильяма Берроуза.
Но помимо этого, всё, о чем она писала, было буквальным. Конкретный отец, конкретная дочь и необходимость называть вещи своими именами, по-честному. Я читала кусками, останавливалась и оглядывалась, ожидая, что сейчас меня схватят или отвесят мне оплеуху. Что, о таком дерьме правда можно говорить? И его публикуют?
В этом смысле ее книги стали спасением.
Так что можете себе представить, как много для меня значили наша встреча и общение с ней. Feminae a feminae[46].
Много много много людей «знали» ее лучше меня. Я дружу с большинством из них. Но хочу рассказать не об этом. Моя история будет попроще. Но и самые обычные вещи порой ошеломляют.
Я плавала с ней.
Плавала с Кэти Акер в крохотном крытом бассейне «Бест Вестрен»[47]. Хлорки туда набухали будь здоров. Уж поверьте. О хлорке я знаю всё. На Кэти был черно-синий купальник. На мне темно-красный. Она: всё тело в татуировках. Платиновые волосы, короткие, как только что постриженный газон. Лицо и руки в серебре всех форм и видов. Я: с одной стороны голова практически выбрита, с другой спадают длинные белые локоны, как у девушек Брек[48]. Должно быть, мы выглядели как пощечина девичьей красоте.
Я плавала с Кэти Акер благодаря тому, что придумала в Юджине зин — а чем еще заниматься в Юджине — под названием Two Girls Review. Как-то раз мы с моим вторым мужем, пьяные и накуренные, сидели на полу в нашем съемном доме рядом с железной дорогой, и я предложила:
— Давай позовем сюда Кэти Акер — почитать.
Он посмотрел на меня сонным взглядом и сказал:
— Окей.
Казалось, в Юджине всё может происходить вот так, запросто.
Связываться с людьми, которых считаете мегазвездами, совсем не так сложно, как кажется. Я набрала справочную. Он позвонил. Я написала ему, что сказать. И хоба: я плаваю в бассейне «Бест Вестерн» с Кэти чертовой Акер.
Я знаю, мало кто из вас писался бы от желания затусить с Кэти Акер. Некоторые из вас вообще не знают, кто она такая. Но для меня Кэти Акер значила многое. Она была женщиной, взломавшей культуру и гендер, взломавшей языковую тюрьму и вывернувшей всё это наизнанку. Она была женской версией Уильяма Берроуза.
И после нашего плавания она говорила о порке киски.
Для непосвященных: порка киски — это не прелюдия. Господи, большинство знакомых мне женщин никогда не испытывали этого удовольствия, но лучшим из них довелось.
В омерзительном «Бест Вестрен» с его зеленой водой мы плавали кругами. После того, как она целый час тягала свободные веса. Кэти плыла мощно. Пловчихой она была не превосходной, но уверенной. Ее тело выглядело как мышца, с силой взрезавшая воду круг за кругом. А когда она поворачивала голову на вдохе и мне случалось посмотреть в ее сторону, я видела, как блестит ее лицо со всей этой фурнитурой.
Откровения насчет киски случились не в бассейне. И не в моей «тойоте», когда мы поехали в аптеку «Райт-Эйд» купить ей назальный спрей и она начала расспрашивать о моем теле, убедившись, как я плаваю. Хотя, конечно, мне хватало и ее вопросов о теле, чтобы сиденье подо мной намокло. Разговор произошел позже, за ужином, в компании еще четырнадцати человек. Она жевала, отхлебывала вино и между делом рассказывала, что не слишком ярко кончает от пенетрации и любит, чтобы до оргазма ее довели шлепками. Я сидела рядом. Никогда в жизни я так не текла рядом с кем-то, кто просто говорит. Казалось, что я вот-вот соскользну со стула на пол, присосусь к ее коленям и начну канючить, умоляя залезть со мной под стол.
Я разговаривала с ней еще несколько раз. Люди, знавшие ее, согласятся: о традиционных сексуальных практиках она говорила в голос, точно, ясно и выразительно. А о маленьких, обычных, человеческих желаниях — тихо, со стеснением, как девочка. Женщина, вывернутая наизнанку. Всеми женскими сложностями наружу: набухшими, сочащимися, солеными, покрасневшими. Типа: ВОТ вам.
После нашего с ней плавания в бассейне «Бест Вестерн», после аншлага на ее чтении, после того, как ее вытащили в бар, где толпа роняющих слюну людей загнала ее в клаустрофобный ад, примерно в четыре двадцать три утра, я думаю, вы сами знаете, что случилось.
Сок этой дочерней любви к матери, выбитый шлепками из моей киски, затопил кровать. Это было совсем не так, как с фотографкой. Я смеялась.
