После повинилась смущённо:

– Прости. Пошутила я, не смогла сдержаться.

Кот некоторое время смотрел на неё не мигая, потом разом обмяк и завалился на бок.

Анна кинулась к нему, провела рукой по жёсткой шерсти, потрепала по холке, пока не расслышала слабое:

– Отвали, дурная.

С кряхтением поднявшись, прошёлся дворовый вокруг, обнюхал её зачем-то:

– Спужала ты меня! Думал, что сама хозяйка пожаловала! Ты когда голос возвысила – точь-в-точь она сделаласи! Я уж со светом попрощалси, думал, в землицу укатает.

– Что за хозяйка? Ты от кого-то скрываешься?

– Вот простодыра! И как я мог вас спутать? Про лесную хозяйку тебе баю! Похожи вы с лица-то, одна порода, а внутренность… – кот отмахнулся, поднял шапку и, волоча ей за собой по траве, ушёл в кусты.

4

С корзинкой в руках, в ярком кричащем сарафане из дома появилась Матрёша, и они отправились на прогулку.

Когда вышли к полю, Анна замешкалась:

– Вдруг обилуху встретим? Что тогда делать?

– Нее… Она по границе ходит, полдень любит. Сейчас не покажется.

– Матрёш, кот… дворовый бабы Они мне сумку принёс. Ту, что у хомутницы забыла.

– Вот молодечик! – засмеялась Матрёша. – Он парень пронырливый.

– Он про какую-то лесную хозяйку вспоминал.

– Морену? С чего вдруг?

– Кто это?

Матрёша пожала плечами, ответила нехотя:

– Как сказать. Не видел её толком никто из наших. Лишь тому показывается, кого забрать хочет. Не можно простому человеку выдержать её взгляд.

– Она как горгона?

– Которая со змеюками на голове? Вроде того. Всё жениха себе ищет. Столько молодцев сгубила-заморозила за века! Её время зима. Я девочкой застала обряд, когда чучело Морены по деревне возили, а после топили в реке.

– Зачем?

– Вроде как дорогу перекрывали, чтобы выйти к людям не могла. Русалкам то очень нравилось.

– Откуда знаешь?

– Да после рыба ловилась хорошо. Бабки и объясняли, что русалки рыбу подгоняют. Благодарят так.

– За то, что чучело утопили? – не поняла Анна.

– За то, что холодам вроде как доступ закрыли. Не любят русалки зиму, подо льдом не забалуешь. Да ты в интернетах своих погляди, там про всё написано.

Поле дремало под солнцем.

Они шли теперь в гуще трав, осторожно раздвигая руками гибкие стебли.

Розоватые шапки валерианы, белые колокольца купены, звёздочки гвоздики и кашка переплелись густой порослью, лениво замерли на припёке, лишь изредка вздрагивая под тяжестью насекомых.

Где-то вдали слабо слышались голоса – ребятишки играли в травах, перекрикивались весело, пугали птиц.

Матрёша сорвала ромашку, погладила жёлтую сердцевинку.

– Если верить старикам, у Морены повсюду глаза: в травах, цветах, любом живом существе, любой козявке летучей. Может, и за нами сейчас наблюдает.

Анна невольно поёжилась:

– Не пойму, как дворовый меня за неё принял?

– Иди ты! Как можно! Верь ему поменьше. Всё лето по дворам шатается, от безделья мхом до ушей порос.

– Ну, не знаю. Я его разыграла, и он явно струхнул.

– Струхнул, говоришь? – приостановилась Матрёша. – Дай-ка руку!

Повернув руку ладонью вверх, она долго всматривалась в переплетенье линий, молчала.

– Что? – немного нервно спросила Анна. – Всё очень плохо?

– Перемены вижу. Поворот тебе судьба готовит. Переломный момент какой-то.

– С зимы у меня перемены, когда сюда приехала и в ваши чудеса вляпалась. А теперь ещё и переезд. Чем ни поворот?

– Сказано тебе – впереди всё, – пробормотала Матрёша и взглянула на Анну странно, словно впервые увидела.

Когда набрали трав да увязали в букеты, засобирались домой. На обратном пути Анна расспрашивала про хомутницу, но Матрёша казалась рассеянной, больше молчала. Сказала лишь односложно, что колдовство такое есть, когда на жертву вроде хомута накидывают.

– Я бы сопротивлялась, не далась!

– Ты б не узнала об этом до поры. Не настоящий то хомут, порча.

И как не приставала Анна, ничего больше не стала объяснять.

У деревни их встретила Грапа. Сердито принялась выговаривать Анне:

– Ты хоть предупреждай, куда идёшь-то! Я испереживалась вся!

– Не жужжи, Грапа, – отмахнулась Матрёша. – Вишь, с поля идём, траву несём.

Когда подошли к дому, пригласила:

– Приходите вечерять сегодня. Посидим, посумерничаем.

– Чтой-то ты вдруг посиделки затеяла? – удивилась Грапа.

– Придёшь – узнаешь.

Чуть позже, разбирая заново обретённую сумку, нашла Анна мамину передачу в дорогу, маленькие шоколадки с фруктовыми начинками, из тех, что никогда не любила. Среди них затесался крошечный свёрточек, чуть побольше размером. Обёрнутые бумажным листком, лежали в нём непонятные украшения. А на листочке бабушкиным почерком приписка шла. Неровные буковки то наскакивали друг на друга, то разъезжались по сторонам, с трудом читались на выцветшей бумаге:

«Анюта, внученька. Вот тебе наследство моё – лунница да крест крестов, что по роду нашему передаются. На которое сердце укажет, то и оставь. Носи на шнуре простом, используй силу. Второе спрячь. Всё, что знала я, перейдёт к тебе через один из этих оберегов…»

По низу ещё строчки шли. Но как ни приглядывалась Анна, ничего не смогла разобрать.

Нежданная находка безмерно удивила Анну. Она расчувствовалась, всплакнула даже, вспомнив счастливые мгновенья из детства.

Потом принялась разглядывать дары – украшения-подвесы были старинные, тяжёлые, из чернёного серебра.

Красива была лунница – трёхрогим месяцем смотрела вниз. Тускло поблёскивали на ней три тёмных камешка да узоры шли крутыми волнами.

Крест крестов выглядел необычно. Был он косой, что буква X, линии по концам ограничивали чёрточки. Красная эмаль, покрывающая его, местами растрескалась, кое-где откололась. В сравнении с лунницей казался он слишком простым, даже грубоватым.

Для чего их носить? И какое из них выбрать?

Некоторое время Анна подержала обереги в руках, тщетно прислушиваясь к собственным ощущениям. Сердце молчало.

И тогда она решила поговорить с матерью, потребовать от неё объяснений.

Та ответила на звонок сразу, будто ждала.

– Почему ты мне ничего не сказала про обереги? Да ещё спрятала их среди шоколадок? – возмутилась Анна.

В трубке послышался вздох:

– Не хотела отдавать. Это отец просил. Он украшения в бабушкином доме нашёл, в пучке соломы лежали. Я и решила положиться на случай. Ты ж не любишь этот шоколад, подумала, что выбросишь вместе со свертком. Так было бы лучше для всех.

– Мама, ну почему?! Почему ты всё решаешь за меня? Это же бабулина память!

– Что теперь говорить. Нашла и нашла. Ты, главное, береги себя, дочь. Держись от непонятного подальше!

После Анна позвонила отцу. Она набирала раз за разом, с надеждой вслушиваясь в монотонные длинные гудки.

Неужели, опять не может ответить? Торчит на очередной выставке или не в силах оторваться от работы?

Отец очень редко бывал дома. Занимаясь очередной картиной, подолгу жил в студии, часто выставлялся по разным городам.

Его творчеством восхищались. Поражаясь силой его воображения, во всём искали скрытые смыслы и знаки. А он лишь рисовал незнатей. Тех, что всегда были рядом с людьми.

Анна поняла это теперь, когда сама прикоснулась к миру неведомого.

О зимних приключениях в Ермолаево она отцу не рассказала и очень жалела об этом теперь. Давно следовало поговорить с ним, а она всё никак не могла подобрать