В этом-то и заключался замысел спецназовцев. Они рассчитывали, что, услышав про скорую операцию, Кассаб встревожится и предпримет какие-то меры по защите самого себя. А как можно предпринять эти самые меры? В первую очередь установить слежку за Мансуром, ведь это именно он возглавляет операцию. Ликвидировать физически Мансура никто не станет, поскольку оборвется ниточка, то есть бандиты не будут знать, каким образом их предполагают арестовывать. А вот установить за Мансуром слежку — самый подходящий для бандитов вариант. Знать, что делает тот, кто возглавляет операцию по твоей поимке, — это означает спасти самого себя. Ну а кто, скорее всего, станет следить за Мансуром? Конечно же Дабира, как самый ловкий и умелый в этом деле. Дабира, значит, будет следить за Мансуром, а спецназовцы — за Дабирой. И, выбрав подходящий момент, они Дабиру и повяжут.

Вот таков был план спецназовцев. Конечно, это был в изрядной степени авантюрный план, но и элементы здравомыслия в нем также присутствовали. Образно выражаясь, на руках у спецназовцев имелись не самые плохие карты, такими картами можно было играть. И играть, и блефовать — все как полагается.

Сразу же после своего выступления на радио Мансур принялся демонстративно, в открытую передвигаться по городским улицам. Вначале он посетил полицейское управление, затем зашел в здание, где размещались городские власти, затем опять прошелся по улицам… Он делал все, чтобы оставаться на виду — иначе каким бы образом Дабира мог приклеиться к нему? Мансур разгуливал по Бейруту, а два спецназовца — Казбек Аджоев и Илларион Папишвили — следили за Мансуром в ожидании и надежде, что рыбка рано или поздно клюнет.

И рыбка клюнула. Случилось это уже во второй половине дня. Именно в это время Казбек и Илларион заметили, что за Мансуром почти неотрывно ходит какой-то человек. По всему получалось, что это был очень ловкий человек — он следовал за Мансуром таким образом, что с первого взгляда просто-таки невозможно было определить, что он следит за сыщиком.

— Глянь-ка, — Аджоев толкнул локтем Папишвили. — Уж не наш ли это клиент? Вот ведь как ловко он себя ведет! Да и по приметам похож…

— Вижу, — сказал Папишвили. — Он и есть, мамой клянусь!

— Так что же — будем сообщать нашим? — спросил Аджоев.

У Казбека и Иллариона имелись при себе портативные рации. И у остальных спецназовцев они также имелись. С их помощью спецназовцы и должны были общаться между собой.

— Подождем, — сказал Папишвили. — Понаблюдаем еще. А вдруг все-таки не он? Сам понимаешь, нам ошибиться никак нельзя! Тут главное — не попасться нам этому Хвосту на глаза!

Они наблюдали за Мансуром и следующим за ним незнакомцем еще целый час. И в конце концов у них не осталось уже никаких сомнений, что этот незнакомец и есть Дабира. Все говорило об этом — и его приметы, и повадки. Он просто-таки неотступно следовал за Мансуром, всячески стараясь при этом оставаться незамеченным. Замечал ли сам Мансур Дабиру? Скорее всего, да, хотя и не подавал виду. Подать вид — это означало спугнуть Дабиру. А этого делать было нельзя. Его надо было брать, что называется, на месте.

Чтобы сообщить обо всем по рации товарищам, саму рацию из-под одежды извлекать было не нужно. Можно было просто говорить в пространство негромким голосом, и товарищи услышат все, что нужно. Так Папишвили и поступил.

— Понятно, — ответил ему Богданов. — Мы неподалеку от вас. Мы вас видим. Ждите, сейчас будем.

Конечно же, всем скопом спецназовцы на Дабиру не кинулись. Ни Богданов, ни все прочие, за исключением Аджоева и Папишвили, к Дабире даже не приблизились. Зачем им было к нему приближаться? Разве два спецназовца — Аджоев и Папишвили — не справятся с одним-единственным бандитом? К тому же неподалеку был Мансур, который, в случае чего, мог бы подсобить Казбеку и Иллариону.

Богданов и четверо его подчиненных расположились неподалеку, заняв удобные наблюдательные посты. Это было правильное, профессиональное решение: мало ли что могло случиться во время задержания. А вдруг Дабире на подмогу бросятся какие-то люди? Бывало и такое… Приготовив оружие — мощные дальнобойные пистолеты с глушителями, — спецназовцы заняли позицию, стараясь ничем не обращать на себя внимания прохожих. Прохожих было не так много, но они все же были.

И, как оказалось, Богданов и четверо его подчиненных поступили правильно. Потому что дальнейшие события развернулись самым непредсказуемым и опасным образом. Вначале, впрочем, все шло так, как и было задумано. Улучив момент, Папишвили и Аджоев бросились к Дабире. Похоже, что при всем своем умении и осторожности он не ожидал ничего подобного и потому не оказал никакого сопротивления двум спецназовцам. Миг — и бандит был повержен. Редкие свидетели этой сцены из числа случайных прохожих испуганно шарахнулись в стороны, улица опустела.

А вот дальше все пошло совсем не так, как предполагалось. Вдруг раздались выстрелы — один, другой, третий. Затем — короткая автоматная очередь. Выстрелы прозвучали совсем близко, а это означало, что те, кто стрелял, находились неподалеку. Причем стреляли, похоже, в Аджоева и Папишвили: рядом с ними, буквально-таки в нескольких миллиметрах, взметнулись фонтанчики пыли от выпущенных пуль. Еще две или три пули ударились в стену рядом, срикошетили и с воем унеслись вдаль.

Аджоев и Папишвили отреагировали на выстрелы так, как это и полагается делать спецназовцам. Они мигом упали на землю, одновременно уложив и своего пленника, и заняли боевую позицию. Сзади них находилась каменная стена, за которой скрывались жилища, справа и слева тянулась улица с выступающими углами каменных изгородей и проломами в них. Вот оттуда-то, из-за этих углов и из проломов, и стреляли по Аджоеву и Папишвили. Положение у спецназовцев было невыгодное — они распластались на мостовой, это было открытое место, если ты находишься на открытом месте, то ты просто-таки идеальная мишень. Хоть ты при этом лежи, хоть стой — разницы почти никакой нет.

Конечно, Иллариону и Казбеку ничего не стоило сделать рывок и укрыться в каком-нибудь проломе, но при них был пленник, и этот пленник им очень мешал совершить такой маневр. Он как мог упирался, извивался и вообще делал все возможное, чтобы не позволить тем, кто его пленил, уволочь его в укрытие. Он даже пытался что-то кричать, но его рот был заклеен липкой лентой, и потому крика не получалось, а слышалось лишь глухое мычание, которое