Шрифт:
Закладка:
А ночью случилось вот что.
Жаруа, этот помоечный найденыш, обиженный ее поздним возвращением, не удосужился встретить хозяйку и отсиживался у себя в каморке. Она знала — во сколько бы ни пришла домой, слуга не засыпал до ее возвращения.
Впрочем, в этот вечер она его видеть не хотела, равно как и отвечать на падавшие в мобильный сообщения проявившего наконец активность Пети.
А ведь каких-то пару дней назад Инфанта только и делала, что ждала от этого борова любой, даже самой незначительной информации по «объекту»!
Скиллы самостоятельности за те три года, что жила с помощником, она не утратила. Приготовить себе чай, расстелить постель и открыть в спальне окна ей было вполне по силам. Даже обрадовавшись тому, что хмурый Жаруа не путался у нее под ногами, она наскоро заварила на кухне пакетированный ромашковый чай и поднялась к себе.
В душевой кабине пахло хлоркой, немой слуга успел поменять почти закончившийся гель для душа на новый, ее любимый, с терпким ароматом пачулей, тапочки, подогретые электрическим полом, были теплыми, а халат — безупречно чистым.
Выйдя из душа и все еще не чувствуя устойчивости под ногами, она, как пьяная студентка, дорвавшаяся до халявного шампанского, упала на кровать.
Проваливаясь в волшебство поцелуя, Инфанта начала дремать. В какой-то момент дверь в спальню приоткрылась, и вошел Жаруа.
Поведя носом над ее постелью, он не навалился, а, как собака, напрыгнул и точным движением вошел в ее вдруг ставшее влажным лоно.
Гаденыш сделал несколько коротких движений, во время которых она успела отметить, что лоно зажило самостоятельной, почти не контролируемой разумом жизнью.
Когда он, фыркнув, скатился на бок, она, нащупав в темноте светильник на прикроватном столике, схватила его и изо всей силы ударила слугу по голове. На его счастье, светильник был не тяжелый — плетеный колпачок на ножке из легкого дешевого металла. Живя в съемном доме, Инфанта не считала нужным что-либо менять в предметах его скудного и лаконичного, приобретенного хозяевами в недорогом мебельном магазине интерьера.
От неожиданности пес громко рыкнул и, держась за голову, поспешил убраться восвояси.
Инфанта, свернувшись калачиком на маленькой луже, оставшейся от их минутного соития, испытывала два несовместимых ощущения — привычный, но в разы усилившийся гнев и спасительное освобождение от него же.
Проснувшись, она услышала за окном скрежет граблей, загребавших опавшие на участке листья.
Шелудивый пес как ни в чем не бывало занимался обычными делами.
Произошедшее ночью казалось ей бредовым сном. Встав с постели, она первым делом нашла в отдаленном уголке шкафа выкидной, самодельный, оставшийся в наследство от одного из приятелей юности нож.
Инфанта выглянула в окно и долго смотрела, как сгибалась и разгибалась над зеленой тележкой с подгнившими листьями крепкая, обтянутая старенькой рваной курткой спина Жаруа.
Покрутив нож в руках, она сунула его под матрас кровати.
14
Варвара Сергеевна встала позже обычного — в десятом часу.
Ее организм всегда был крайне чувствителен к тому, что переживала психика.
Невозможность высказать свое мнение неизменно вызывала сухой кашель, злость — неприятные ощущение в области желудка, а тяжелые мысли — головную боль и упадок давления.
За ее оправдывавшим саму себя «что-то я разоспалась, потому что испортилась погода» скрывалось нежелание столкнуться с Анькой и доктором, на которых после вчерашнего в ней засела обида.
И если дочь она еще могла как-то оправдать эмоциональной неуравновешенностью, то доктора, вмешавшегося в ее отношения с дочерью и принявшего не ее сторону, Варвара Сергеевна оправдывать не хотела.
Оба, не сговариваясь, демонстрировали ей одно: она — фантазерка-бездельница, к тому же еще и эгоистка, и последнее ранило Самоварову до глубины души, поскольку совершенно не соответствовало истине.
Олег, судя по всему, еще дрых после ночной смены.
Потянувшись, Варвара Сергеевна вдруг с радостью поняла, что у нее в ногах, как и прежде, спит Пресли.
«Кошки существуют на более тонких, нежели люди, настройках, они способны остро чувствовать несправедливость! — с благодарностью прильнув щекой к круглой мордочке, успокаивала себя Самоварова. — Была бы я выжившей из ума эгоисткой, Пресли бы ко мне ни в жизнь не пришел!»
Варвара Сергеевна встала с кровати и, схватив в охапку сонного кота, подошла к окну.
Было пасмурно, с неба падал редкий, безразличный снег.
Она попыталась в деталях восстановить свой сон.
В нем снова был вокзал неизвестного суетливого маленького города.
Пестрые, как заплатки на сером покрывале, торговые развалы — от вазочек и потрепанных книг до дешевых китайских халатов и ангоровых, пахнущих химией, немыслимой расцветки кофточек. В закоулках чернявые, в длинных платьях неместные женщины торговали самодельной помадой. Их быстрые, как острый нож, взгляды пугали проходивших мимо. Вдали сновали жадные до смятых купюр мужчины в милицейской, старого образца, форме. Людская масса, спешившая верх-вниз по лестницам, словно выполняла одну на всех безрадостную кропотливую работу.
Воздух ранней весны был пропитан неизбежностью перемен, но они, желанные лишь жадным до внезапно нахлынувшего изобилия воронам и наиболее удачливым торгашам, скорее пугали.
Во сне она знала: ей нужно кого-то отыскать. Не по велению сердца — по приказу совести.
Ее внимание привлекали дети.
Замотанные в колючие шарфы, неуклюжие в своих одинаковых, некрасивых пальтишках и ботинках, хныкавшие или насупленно молчавшие… Любые дети, кроме тех, кого цепко держали за руку бесцветно одетые неулыбчивые матери.
В том, как напряженно она выискивала взглядом одиноких детей, крылось что-то очень важное…
В Варваре Сергеевне будто расправилась какая-то упрямая жилка, запрещавшая подсознанию следовать дальше.
«Сон-сон, уйди вон!» — приказала она и, спустив на пол Пресли, задернула занавеску на окне.
По ее шее стекала тонкая струйка пота.
Пройдя на кухню, она первым делом открыла створку под раковиной. В мусорном ведре лежал пустой синий пакет.
Самоварова бросилась в коридор и открыла входную дверь — на площадке мусора не было.
Тяжело дыша, присела на обувную тумбу в коридоре и закашлялась.
«А мои не так уж не правы! Похоже, у меня прогрессирует самый настоящий психоз…»
Настроение было препоганым.
Чтобы чем-то себя порадовать, Варвара Сергеевна решила сварганить сложный, конвертиком, с сыром внутри, омлет.
А когда подошел кофе, нарушая тишину дома, дернулся мобильный. Звонила Марина Николаевна.
— Варвара Сергеевна! Просто праздник какой-то! Вы опять будто мысли мои читаете! — радостно затараторила она. — Я сегодня иду к «чудо-женщине», мой знакомый только что прислал подтверждение. У нее образовалось окно, и она согласилась меня принять!
— Круто! — растерявшись от такого эмоционального напора, откликнулась Самоварова.
— Я ваш вчерашний ответ на сообщение только утром увидела, вчера устала, рано легла. Представьте: я его
