— Потише… Варь, ей прежде всего надо успокоиться… И ты, как мать, как самый близкий человек, можешь помочь, сохранив благоприятную обстановку в доме.

Варвара Сергеевна бросилась к одному из кухонных ящиков и достала оттуда пачку глицина.

— Ты намекаешь, что я хреновая мать? — положив под язык сразу две таблетки, выдохнула она.

— Го-о-споди! — снисходительно и оттого еще более неприятно усмехнулся доктор, как бы не обратив внимания на блистер таблеток в ее руке. — У тебя включилась типичная женская логика. Любите вы с ходу все обобщать! Я ни на что не намекаю, а прямо говорю о том, что тебе, вместо твоего «мусорного» расследования, лучше быть повнимательнее к единственной дочери.

Рассасывая глицин, Самоварова тупо смотрела, как доктор, передвигаясь по кухне, периодически трогал нагревающийся чайник, открывал непочатую коробку с рассыпным иранским, кем-то подаренным чаем, доставал из шкафчика чашку, всем своим видом демонстрируя, что добавить к сказанному ему больше нечего.

Она почувствовала скверный, вызванный переполнявшим ее безвыходным гневом озноб.

Не придумав ничего лучшего, Самоварова ретировалась с кухни. Наскоро одевшись и прихватив мобильный и папиросы, она вышла из квартиры.

* * *

Варвара Сергеевна сидела на лавочке во дворе дома и без всякого удовольствия пускала в темноту промозглого вечера дым уже третьей по счету папиросы.

Октябрьский воздух лизал настоящим холодом, но листья, которыми была густо усыпана земля небольшого дворика с установленными буквой «п» лавочками, казались еще живыми, теплыми.

Все это время она почти не отрывала взгляда от своих окон на втором этаже.

За те полчаса, что она провела на улице, ни Анька, ни Валерий Павлович не показались ни в одном из окон квартиры…

«Они прекрасно обходятся без меня!» — подумала она с какой-то детской обидой.

В глубине души ей было, конечно, стыдно, что она не почувствовала желание дочери поделиться с ней важной информацией. Но ведь, ей-богу, поведи себя несносная Анька по-другому, их кофепитие могло закончиться совсем иначе! Да и как можно принимать столь важное решение, не посоветовавшись с матерью, по-стариковски рассудила Самоварова, на минуту забыв о том, как сложно складывались их отношения.

Все эти новомодные центры, заманивающие возможностью счастливого материнства, имели, по мнению Варвары Сергеевны, вполне понятную цель: выкачать из отчаявшихся возрастных клиенток как можно больше денег.

Самоварова взяла в руки мобильный и нашла в контактах номер Марины Николаевны.

Она не умела и не любила просить.

Но когда речь шла не о собственных нуждах, а о помощи близким людям, в ней будто оживал другой, настойчивый и даже хитрый человек.

В уголке зеленой иконки Ватсапа краснело оповещение о непрочитанных сообщениях.

Ларка Калинина, единственная подруга, поинтересовалась, как у нее дела, и прислала открытку с коротким и довольно остроумным анекдотом.

Еще пришло сообщение от магазина, в котором она сегодня приоделась, о том, что на следующую покупку ей предоставят десятипроцентную скидку.

Надо же, Марина сама ей написала!

Вот уж поистине незримые нити, связывающие нас, работают со скоростью мысли!

«Привет) Как ваши дела?) Я сегодня вас не сильно припарила?)»

Не особо раздумывая, она быстро набрала ответ:

«Привет, Мариночка! Все хорошо. Нет, не сильно, мне не привыкать))) Если все же получится попасть на прием к «чудо-женщине», я буду Вам очень признательна, если Вы не забудете узнать, возьмется ли она помочь моей дочери».

Подумав, добавила вдогонку:

«Деньги не проблема».

Как только сообщения улетели, Варвара Сергеевна принялась себя уговаривать:

«А что такого?! Марина вне работы особо ничем не занята, сама предложила похлопотать. В конце концов, за спрос денег не берут. Даже если эта неизвестная дама окажется аферисткой, хуже точно не будет! Это же не агрессивная гормональная терапия, а эффект внушения. Анька в своем нынешнем состоянии готова поверить чему угодно… а мысли, как известно, материальны. Да и не больна она ничем серьезным, Потапова бы мне лгать не стала…»

Самоварова уж было привстала с лавочки, но охватившее ее беспокойство настойчиво зашептало о том, что было бы опрометчивым строить серьезные планы на одном только доверии к словам Марины Николаевны.

Усевшись обратно на лавку, она вновь полезла в мобильный и написала сообщение полковнику Никитину, бывшему любовнику, а ныне — другу, с которым не виделась уже больше года. Как раз вскоре после ее встречи с Валерой полковник, начальник отделения полиции, где она оттрубила много лет, наконец подал в отставку. Теперь у него было собственное небольшое сыскное бюро.

«Сереж, набери завтра, как будет удобно»

Если честно, она сама не вполне понимала, о какой конкретно помощи хочет его просить, — в голове мешалось «мусорное», как это обозначил доктор, расследование и вполне оправданные опасения относительно «чудо-женщины», к которой она, все еще сомневаясь, хотела пристроить Аньку на прием.

«Утро вечера мудренее», — выдохнула Самоварова, и, прежде чем набрать код и зайти в подъезд, достала из кармана плаща небольшой флакончик винтажных, подаренных дочерью духов с восточным ароматом.

Доктор терпеть не мог, когда от нее «разило табаком».

13

Инфанта плохо помнила, что они ели на ужин.

Так же она плохо помнила, как добралась ночью до дома. В ее голове одной длинной, непрекращающейся нотой тянулось послевкусие их поцелуя.

Ну как, как это было?!

Они вышли из ресторанчика, он проводил ее до машины, сказал, что уже вызвал по приложению такси.

В октябрьском холодке, подсвеченном уличными фонарями и неоновыми вывесками соседних заведений, он неожиданно взял ее за лицо и, прежде чем приблизить свое, целую вечность смотрел на него, будто на редкую картину.

Совсем не так отстраненно, как смотрел на то полотно с одинокой вороной. Он вглядывался так глубоко, будто пытался через бледную кожу лица подцепить на крючок ее душу.

А потом прильнул своими жадными красивыми губами к ее послушному рту. И лодка, заблудившаяся во тьме неизвестной реки, качнулась, накренилась, начала заполняться тягучей водой…

Целиком отдавшись наваждению, они сумели попрать пространство и время, сумели выдернуть из вечности осколок потерянного, без слов и мыслей, рая, в котором не было ничего, кроме слияния двух начал.

Его сила была нежна, ее податливость имела силу.

Когда он наконец отстранился и она приоткрыла глаза, Инфанта еще долго не могла ощутить под ногами землю.

Он приоткрыл для нее дверцу ее машины.

— Как тебя зовут?

Не успев вспомнить, на каком именно из множества красивых женских имен она остановила свой выбор по дороге в музей, Инфанта назвала настоящее.

— Я тебе позвоню?

Рассыпающимся на хрустальные осколки голосом она продиктовала ему свой номер.

Проезжая мимо Адмиралтейства, она чувствовала себя