Шрифт:
Закладка:
Как по заказу, во дворе заголосила автомобильная сирена.
– Слышите? И вот так целый день. А на даче тишина, спокойствие, чистый воздух. Пусть там не было городских удобств, а только скромный домик и туалет на улице, зато были электричество и холодная вода, нам хватало. И, кстати, насчёт ценности – да, это было ценное имущество. Дача вошла в границы Новой Москвы со всеми вытекающими последствиями, стоимость земли взлетела до небес. Поэтому родственники и решили ее оттяпать.
– На пустом месте? Или у них были основания?
Олег Алексеевич поморщился.
– Это старое садовое товарищество, участки выдавали еще в шестидесятых годах прошлого века. Представляете, сколько воды с тех пор утекло? Сколько было наследников? Но бесспорно одно: дача и по фактам, и по правде жизни наша.
– А по документам?
– В документах, естественно, путаница. Если коротко, то были две родных сестры – Тамара и Галина, они души друг в друге не чаяли. Дача принадлежала их отцу. Ну, как принадлежала… У советских людей не было частной собственности, просто участок выдали ему. После его смерти старшая сестра Тамара заполняла все документы, платила членские взносы в садовом товариществе и тому подобное, но они обе наравне пользовались дачей. Потом Тамара стала строить кооперативную квартиру, ей не хватало денег, и она предложила сестре выкупить половину дачи. Галина дала денег, Тамара составила от руки расписку о том, что дача полностью переходит в распоряжение Галины, и на этом успокоились. Говорю же, между сёстрами не было никакой вражды или зависти, они полностью доверяли друг другу. Потом Тамара состарилась и умерла. Умерла и Галина, мать Наденьки. И вот после того, как земля под дачными участками отошла к Новой Москве, дети Тамары решили прибрать ее к рукам. Нашли документы времён царя Гороха, в которых хозяйкой значится Тамара, и подали на нас в суд.
– А расписка? Она сохранилась с тех пор?
– Конечно, сохранилась. Наш адвокат Александра Айхнер взяла ее якобы на почерковедческую экспертизу. Нужно было сравнить ее с личными письмами и получить заключение графолога, что расписку писала именно Тамара. А потом бумага пропала.
– То есть как?
– Очень просто. Айхнер заявила, глядя нам с Надюшей прямо в глаза, что никакую расписку мы ей не давали и что она вообще впервые о ней слышит. Не было ее, дескать, никогда. Она нам во сне привиделась.
Я помолчала, потом задумчиво протянула:
– Дикая ситуация…
– Угу, – кивнул Олег Алексеевич, нервно откусывая печенье.
– Я не очень сильна в общении с адвокатами, но вы каким-то образом зафиксировали тот факт, что Айхнер забирает расписку себе? Все-таки это очень важный документ.
– Нам и в голову не пришло! – вскричал мужчина. – Она же наш адвокат, априори на нашей стороне! Как она может нас обмануть? Да и зачем?!
– Значит, Александра Айхнер проиграла дело, – подытожила я.
– Конечно. Только не Айхнер. Мы сразу же отказались от ее услуг после такого предательства, взяли другого адвоката, и вот он уже проиграл дело. Потому что без расписки наша позиция развалилась, как карточный домик. Все документы подтверждали правоту наших оппонентов, а у нас были только показания одной свидетельницы, древней старушки, практически выжившей из ума. Дачу присудили родственничкам. Мы вывезли из дома всю мебель, надеялись, может, удастся купить другую дачу. Да куда там! Цены такие, что и не подступиться! – Олег Алексеевич со вздохом махнул рукой.
Теперь понятно, откуда в квартире появилась вся эта рухлядь. Я немного успокоилась: хозяин не сумасшедший, который тащит с помоек разное старье, а просто убитый горем человек.
– А Наденька как-то резко сникла, эта история ее подкосила. Она стала кашлять, сначала потихоньку, потом всё сильнее, а когда уже из горла пошла кровь, врачи определили туберкулёз. Положили в больницу, но она… – Олег Алексеевич не договорил, прикрыв ладонью лицо. – Врач сказал, что у нее не было воли к жизни, она не боролась с болезнью. И я ее понимаю: она потеряла смысл своего существования.
А вот я совсем не понимала. Как смыслом жизни может стать дача, объект недвижимости, пусть и со столичной пропиской? Ведь женщина могла найти какие-то другие увлечения, привязанности, радости. У нее был роскошный кот с наглой мордой. В конце концов, у нее был муж, родной человек, почему бы не раствориться в нем? Но я оставила свои мысли при себе, потому что вдовца они вряд ли утешат.
– Честно, я не понимаю, зачем Александра украла расписку. Вы можете объяснить логику ее поступка?
– Она продалась нашим врагам.
– Думаете, ей заплатили?
– Я не думаю, я знаю. На одном семейном торжестве, куда мы, естественно, не были приглашены, новый хозяин дачи напился до скотского состояния и проболтался. Оказывается, наша адвокатша сама вышла на него с предложением уничтожить расписку о получении денег. И назвала цену – полмиллиона рублей. А он, не будь дураком, согласился. Один из родственников по секрету передал нам эти слова. Всё сразу встало на свои места…
И у меня в голове тоже всё сразу встало на свои места. Теперь понятно, откуда у Александры Айхнер взялся первоначальный капитал на свой бизнес. Как сказал Джон Рокфеллер: «Я могу отчитаться за каждый заработанный мною миллион, кроме первого». Только вот украденные деньги не принесли Александре счастья. Пекарню она так и не открыла, миллионов не заработала, зато вляпалась в неприятности, была вынуждена скрываться, бросила дочь на чужих людей и, возможно, сейчас находится на волоске от смерти. Так что бог не Тимошка, видит немножко.
Глава двадцать вторая
Выйдя из душной квартиры на улицу, я первым делом несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, а потом проверила телефон. Ни сообщений, ни пропущенных звонков от капитана Дубченко не было.
Я нахмурилась: очень медленно работает Сергей Александрович, очень! Вполне закономерно, что у него не складывается ни карьера, ни личная жизнь. Шустрее надо быть, товарищ, а то так и выйдешь на пенсию в скромном капитанском звании и холостяком.
Пришлось самой звонить полицейскому.
– Узнал, кому принадлежит внедорожник?
– Как раз
