Елена отвечает не сразу.

– Не знаю.

Вэйвэй усмехается, услышав недовольный тон.

– Может быть, некоторые люди внимательней других. Немногие. Такие, как ты, что-то ищущие, ненасытные. Те, кому мало того, что у них есть.

Вэйвэй хмурится:

– Я ничего не ищу. Все, что мне нужно, есть в поезде.

Ей всегда было этого достаточно, и ничего не изменилось, что бы там ни говорил Профессор.

Проходит время, и Елена спрашивает:

– Это известная книга?

– Да, самая известная книга… о поезде и ландшафте за окном. Фамилия автора Ростов. Он написал путеводитель для пассажиров поезда, чтобы они знали, что могут увидеть. Чтобы были… осторожны. Но в этом путешествии он утратил веру. Поговаривают, что и разум тоже.

«Ненасытные, – думает Вэйвэй. – Возможно, так и есть».

Она читала другие книги Ростова, его «Путеводители для осторожных туристов» по Пекину и Москве, а также по другим краям, где сама никогда не бывала, и каждая страница излучала уверенность: побывайте там, посмотрите на это и на то. Но «Путеводитель по Запустенью» совсем другой, уверенность исчезла. Чем больше Ростов видел, тем меньше понимал. Неудивительно, что он так сильно изменился и уже и не смог стать прежним.

– Что с ним случилось? – спрашивает Елена другим тоном.

– С Ростовым? Никто не знает. Написав эту книгу, он… В общем, по слухам, он лишился рассудка и пропал без вести.

– А ты сама как считаешь?

Вэйвэй не спешит с ответом.

– Мне хочется думать, что он решил попробовать другую жизнь и отбросил осторожность. Что он продолжает путешествовать.

– Продолжает путешествовать, – словно эхо, повторяет Елена.

Но Вэйвэй против воли вспоминает более похожее на правду объяснение: что он упал в Неву и закончил свой путь неопознанным трупом в петербургской канализации. «Вот что бывает с теми, – нашептывает голос в ее голове, – кто затерялся в ландшафте за окном. С теми, кто ненасытен».

Картограф

На второе утро после приливов Мария уходит с завтрака раньше других, сочтя ворчание спутников еще менее приятным, чем еда.

– Нас задумали отравить этим кофе? – возмущается графиня. – Или хотят, чтобы мы больше не смогли заснуть?

Стюарды подают маленькие чашки с крепким кофе, сопровождая их новыми заверениями, что это только временная мера, пока поезд не наберет воды, что случится скоро, очень скоро.

За окнами простирается в бесконечность тундра, но стюарды перед завтраком советовали не смотреть на нее слишком внимательно, во избежание приступов тошноты. «Может показаться, что пейзаж колышется, – пишет Ростов, – как будто он нарисован на тончайшей завесе из газовой ткани, а поверх него нанесена другая картина, немного отличная от первой, и еще одна, и порой создается впечатление, будто все они видны одновременно, и на смотрящего это действует крайне угнетающе». Разумеется, после всех этих предостережений Марии лишь еще сильнее хочется смотреть, пусть она и быстро убедилась, что Ростов совершенно прав.

Она пыталась навестить Профессора, Григория Даниловича, но ей не позволили, как и предупреждала Вэйвэй. Трудно скрыть разочарование, ведь Мария уверена: он знает нечто такое, о чем отказался рассказывать. Может, причина в том, что она упомянула Артемиса? Или в том, что произошло в последнем рейсе?

У себя в каюте Мария задергивает шторы, садится за столик у окна и пишет в дневнике, старательно избегая слова «угнетающе». Ей всегда нравилось следить за тем, как рождается рассказ, как ее мысли выстраиваются в слова на листе бумаги. Она прерывается и потирает испачканные пальцы. Дефицит воды означает, что следить за их чистотой теперь будет непросто. Марии вспоминается детство: как ни отмывай предательское чернильное пятно, мать или гувернантка все равно спросят, почему бы тебе не выбрать рукоделие или музицирование – более подходящие занятия для леди.

Мария уже отстает с записью последних событий, только сейчас добравшись до разговора с Судзуки, но перо замеляет бег, когда она пытается описать свои ощущения от мелькавших одна за другой фотографий с изменениями ландшафта. У нее тогда кружилась голова, терялось чувство реальности. Что же творилось с самим картографом, который мог лишь наблюдать и записывать? Она кладет перо и пытается вспомнить, что он говорил о трансформациях и научном понимании, пытается понять выражение его лица, когда он смотрел на Воронов. Мария отодвигает дневник в сторону и встает. Нужно снова увидеться с Судзуки.

Коридор проходит вдоль одной из стен исследовательского вагона. Жалюзи на окне в мастерскую Судзуки опущены. Мария расправляет плечи и стучит по стеклу. Не получив ответа, дергает за ручку, и дверь с легкостью открывается.

– Мистер Судзуки?

Она заходит в мастерскую с ощущением, что внутри секунду назад кто-то двигался. Но вокруг тихо, только немного пахнет сыростью.

Мария оглядывает помещение, которое стоило бы называть лабораторией. Что может обстановка рассказать о хозяине? На столе приборы, о которых он говорил в каюте капитана, устройства для метеорологических и магнитных наблюдений. Хитроумные механизмы пощелкивают, измеряя температуру воздуха, влажность и атмосферное давление. Дальнюю стену вагона занимает книжный шкаф с множеством томов на разных языках – японском, китайском, русском, английском и французском. Не в силах противиться притяжению книг, Мария подходит к шкафу, проводит пальцами по корешкам и невольно улыбается, найдя знакомое название. Берет серый томик с полки, отмечая, что книгу не раз перечитывали: на некоторых страницах видны пятна от большого пальца, на других загнуты углы.

– Прошу вас, не стесняйтесь брать все, что пожелаете. Хотя уверен, что эта книга у вас и так есть.

Она вздрагивает и едва не роняет книгу при виде картографа, спускающегося по винтовой лестнице.

– Дверь была открыта.

Она спохватывается, что вошла без спроса, и чувствует себя виноватой, но в то же время удивлена приливу радости при виде этого человека.

– Мне следовало знать, что не стоит мешать читающему, – говорит он, остановившись у подножия лестницы. – Надеюсь когда-нибудь увидеть на этой полке написанную вами книгу и узнать из нее о новых городах и странах.

Мария смеется:

– Боюсь, вам понадобится терпение. Моя мать считает неприличным даже думать о поездке в любое место, не получившее одобрения достойных людей. Писать о таких местах еще более предосудительно.

«Как и путешествовать в одиночестве по незнакомым краям и свободно беседовать с мужчиной, которого едва знаешь», – мысленно добавляет она.

– Даже притом, что мы на пороге нового века? – спрашивает он.

– Не сомневаюсь, что она будет до конца цепляться за уходящий. Но позвольте извиниться, я не хотела помешать вашей работе.

– Вовсе нет, вы желанная гостья. Я слишком много времени провожу в одиночестве над картами и журналами и очень рад вашему обществу. Помнится, вы интересовались тем, что мы делаем. Если позволите, я объясню, только, пожалуйста, остановите меня, если станет скучно. Старший стюард однажды заявил, что если я произнесу еще хоть слово о компасах и магнитных полях, он проткнет себе глаз