за миг до того, как в вагон вошли двое кондукторов. Елена тоже возбуждена, мускулы напряжены, как будто она охотится, терпеливо дожидаясь удобного момента для прыжка.

Но Вэйвэй солгала бы, если бы сказала, что не рада возможности поделиться тайнами поезда. В первый раз после предыдущего рейса она так взволнована и оживлена, вопреки опасности, вопреки страху остаться без воды, вопреки всем нарушенным правилам. Она чувствует гордость за мощь и сложное устройство поезда, глядя на него глазами Елены и пытаясь ответить на все ее вопросы. Вэйвэй слышит, как безбилетница мурлычет под нос, и понимает, что это не столько мелодия, сколько попытка попасть в унисон с поездом, петь в такт ему. Но порой безбилетница хмурится, как будто не может взять нужную ноту, и Вэйвэй спешит оттащить ее в сторону, чтобы показать какое-то новое чудо.

– Топка, – говорит она, дергая спутницу за рукав. – Ты же хотела ее посмотреть.

Они подкрадываются как можно ближе, Елена так мечтала увидеть топку, увидеть, как открывается, глотая уголь, огнедышащая пасть поезда. Она все еще дивится тому, что поезд, такой огромный, может двигаться сам по себе, и дает понять, что объяснения Вэйвэй ее не устраивают. Но эта часть поезда никогда не остается без присмотра, машинисты всегда начеку. Самое большее, что может сделать для Елены Вэйвэй, это привести в последний вагон перед кабиной машиниста – в один из двух гигантских тендеров, предназначенных для хранения воды и угля, – чтобы заглянула и через крохотное оконце в двери. Хотя трудно рассмотреть сквозь толстое стекло, как в озаряемой оранжевыми отблесками полутьме машинисты в очках и защитных костюмах поклоняются топке, словно божеству.

В пассажирских вагонах игра становится куда сложней, хотя в третьем классе слишком много пассажиров и лишнего вряд ли заметят.

– Не бывает такого, чтобы тебя вообще никто не увидел, – говорит Вэйвэй. – Так что, если кто-то заговорит с тобой, по правилам ты теряешь один балл.

Елена кивает, но почему-то теряет очко за очком сама Вэйвэй, хотя она давно научилась проскакивать мимо пассажиров, занятых спором или обедом.

– Похоже, тебя вообще никто не замечает, – ворчит она, прячась в углу кухонного вагона третьего класса.

– А теперь мы пойдем в первый класс?

Вэйвэй отрицательно качает головой:

– Там сразу поймут, что ты чужая, и стюарды там более внимательны, потому что боятся жалоб.

– Но я хочу посмотреть. И никто меня не увидит. Никто не пожалуется.

– Ты просто их не знаешь, они жалуются на все подряд.

– Только не на меня. – Елена хватает Вэйвэй за руку, вытаскивает из укромного уголка и ведет в сторону первого класса.

– Вот же упрямица! – ругается Вэйвэй. – Елена, не надо!

Но при всей своей хрупкости безбилетница оказывается сильной, сверхъестественно сильной. Она тянет Вэйвэй вперед, и через кухонный вагон, и через столовый, по счастью пустой, и дальше в спальные вагоны, прямо к открывающейся двери купе Марии Петровны.

Вдова чем-то встревожена, волосы растрепаны.

– Вэйвэй! – оживляется она. – Ах, как удачно! Я хотела с тобой повидаться.

Вэйвэй замирает, думая только о Елене, прижавшейся за ее спиной к стене вагона.

– Как зовут беднягу, которому вчера стало плохо? – продолжает вдова. – Я бы хотела увидеть его, пожелать выздоровления.

– Григорий Данилович Белинский, – заторможенно отвечает Вэйвэй. – Хотя все зовут его просто Профессором.

Мария Петровна бросает рассеянный взгляд в сторону Елены, а затем потирает лоб, как будто у нее разболелась голова.

– Спасибо, – говорит она. – Я передам… Я непременно передам ему мое пожелание.

И вдова, не оглядываясь, направляется в салон-вагон.

Вэйвэй смотрит ей вслед.

– Она тебя не заметила, – изумленно говорит она Елене. – Глядела прямо на тебя, но не видела.

Елена довольно усмехается:

– Я же говорила.

Вэйвэй разрывается между завистью и восторгом. Правила игры меняются. И ведь не скажешь, что Елена – невидимка, все не так просто. Скорее, она умеет отводить глаза, так что ее не замечают.

– Как ты это делаешь? Что-то меняешь в себе? Или фон меняешь? А я почему тебя все еще вижу?

Теперь уже Вэйвэй задает вопросы, а Елена отвечает – терпеливо и не без гордости:

– Я же говорила, что умею не шуметь и не шевелиться.

– Но ведь я тебя вижу…

– Ты знаешь, что я здесь. Тебя я обмануть не могу.

– Но как у тебя получается?

Они пробираются в салон-вагон, хотя у Вэйвэй едва не лопаются от напряжения нервы. Красивая француженка резко вскидывает голову, когда рядом оказывается Елена, но та замирает и как будто исчезает на фоне стены. Француженка хмурится и возвращается к чтению. Вэйвэй облегченно выдыхает.

Муж француженки, само собой, ничего не замечает. «Обычный пустозвон, – думает Вэйвэй. – Слишком занят мыслями о том, как будет хвастаться перед своими друзьями, и ни на что не обращает внимания».

– Девочка, с тобой все в порядке?

Вэйвэй только теперь спохватывается, что графиня уже давно недоумевающе смотрит на нее.

– А не скажет ли она, когда нам можно будет снова принимать ванну? – интересуется француз, поднимая голову. – Странно ожидать от нас такого пренебрежения собственным здоровьем.

– Знаете, Лафонтен, многие исследователи утверждают, что слишком частое купание может причинить серьезный вред, – заявляет другой джентльмен из Европы.

– Но только не тем из нас, у кого чувствительный нос, – возражает торговец шелком.

– Обычно люди не стоят с открытым ртом, моя дорогая, – замечает графиня.

Вэйвэй закрывает рот и с трудом отводит взгляд от стены, где Елена едва сдерживает смех.

Какое могущество! Какие возможности! Далеко за пределами того, на что Вэйвэй могла надеяться. Еще одна пара глаз в потаенных местах поезда, еще одна пара ушей, слушающих сплетни стюардов. Собирать секреты и хранить при себе.

Возвратившись в складской вагон, Елена изображает надувшего щеки стюарда третьего класса или обаятельно улыбающегося Василия. Заворачивается в пустой мешок и превращается в грозную графиню, потом возводит очи горе, в точности повторяя манеру благочестивой Веры.

Однако Вэйвэй беспокоит один вопрос, и она ждет удобного времени, чтобы его задать. Вечером весь поезд утих, и они вернулись в складской вагон, и Елена потягивает воду, которую Вэйвэй удалось выкроить из своего рациона.

– Один человек написал, что видел девушку через окно поезда. И эта девушка поселилась в его душе, в его книге. Больше он ничего не написал. Это было двадцать лет назад. Вскоре после постройки железной дороги. Как думаешь… – Вэйвэй мнется в нерешительности, – этой девушкой не могла быть ты?

Такое кажется невозможным, но время здесь движется иначе, как утверждает картограф, хотя Вэйвэй отлично знает, что он не нашел ни одного подтверждения своей гипотезе.

– Помню одного мужчину, – медленно произносит Елена. – Из всех, за кем я наблюдала, только он наблюдал за мной. Он прижал руку к стеклу и открыл рот, как будто хотел заговорить.

– Но как он тебя увидел? – Этот вопрос бился в мозгу у Вэйвэй с того мига, когда она поняла, на что способна Елена. – Если ты наблюдала