— Слушаюсь!

— И еще одно: перед холмами пошли четверых лучших лучников отделения вперед. Их задача — зайти в тыл разбойникам. Те не ждут нападения, поэтому часть их можно будет расстрелять, как глупых каменных куропаток.

Силим убежал. Потянулось томительное ожидание…

Глава 7

Единомышленники

Царский ашипу Кисир-Ашур наблюдал за работой опытного резчика по камню в дворцовой камнерезной мастерской. После победы над царем Урарту Урсой I, который от безысходности покончил жизнь самоубийством — упал грудью на кинжал, Шаррукин решил посвятить своему победному походу надпись на вечном камне (в назидание потомкам). Работа была очень ответственной, и мастер совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг.

Надпись была практически готовой, но резчик старательно подправлял видимые только ему огрехи — подчищал, подшлифовывал, углублял, где нужно, клинописные значки. Кисир-Ашуру довелось видеть добычу, захваченную в походе против Урарту, но он не мог отказать себе в удовольствии прочитать список драгоценных вещей.

Только золота поступило в казну тридцать четыре билтума и восемнадцать манум[58], а также почти сто семьдесят билтум серебра. Много бронзы, свинца, сердолика и лазурита, жезлы из слоновой кости, эбенового дерева и самшита в золотой оправе, царские регалии, сосуды разных наименований из драгоценных материалов, тринадцать бассейнов из бронзы, много разноцветных одежд и льняных рубах.

В храме бога Халди[59] кроме золота, серебра, бронзы и меди было найдено шесть золотых круглых щитов с изображением собачьих голов весом пять билтум и двенадцать манум золота, прибитых к стене и издававших ослепительный блеск. Кроме того, там были щиты серебряные с головами драконов, львов и диких быков, золотые замки, ключи, мечи, копья, тридцать три серебряные колесницы, четыреста серебряных сосудов, печать богини Багбарту — супруги Халда, двадцать пять тысяч бронзовых щитов, триста тысяч бронзовых мечей, четыре бронзовые статуи в тиаре со звездами весом шестьдесят билтум…

И наконец, огромная бронзовая статуя царя Урсы с надписью: «С двумя конями и возницей мои руки покорили царство Урарту». Кисир-Ашур не без горечи улыбнулся. Где теперь этот завоеватель…

Ашипу был взволнован. На Шаррукина покушались уже несколько раз. Пытались отравить, так как убить царя стрелой, копьем или мечом для заговорщиков не представлялось возможным (знать бы, кто они!) — телохранители ша-шепе всегда были настороже и защищали своего повелителя живым частоколом.

Некоторые яды были неизвестны Кисир-Ашуру, хотя в этих делах он мог дать фору даже своему верному помощнику-асу, большому знатоку фармации. Пока удавалось защитить Шаррукина от верной смерти, но ашипу не сомневался, что в конечном итоге врагами правителя Земли Ашшур будет найден верный способ отправить его к Нергалу. О боги, как вычислить среди его подданных человека, о котором вещала прорицательница?! Человека, которому подвластна глина и к которому благоволит сам бог Энки?

— О чем задумался, знаменитый маг и кудесник? — раздался веселый голос, и Кисир-Ашур, вздрогнув от неожиданности, резко обернулся.

Сзади стоял Син-ах-уцур. Туртану был единственным человеком в свите царя, с которым ашипу мог говорить откровенно. Они были дружны с юношества, хотя по происхождению не были равны. Кисир-Ашур тоже был отпрыском состоятельного жреческого семейства, имевшего древние корни, но до потомственного аристократа Син-ах-уцура, в роду которого все мужчины занимали высокие государственные посты, ему было далеко. Но так иногда бывает, когда совершенно разные люди из разных слоев общества испытывают друг к другу непонятное притяжение.

— О том, что наши судьбы на ладонях богов. Приветствую тебя, великий туртану! — Кисир-Ашур поклонился.

— Брось… — недовольно поморщился Син-ах-уцур. — Мы не во дворце. Зачем звал? И почему сюда? — Он недовольно покосился на мастера-резчика, который продолжал шоркать бронзовым напильником, стачивая только ему видимые бугорки и шероховатости на каменной глыбе.

Для мастера в этот момент не существовало ничего, кроме работы. Он сосредоточился на работе и даже не заметил, что в мастерскую вошел туртану, перед которым резчик обязан был пасть ниц.

— Потому что во дворце к каждой стене пришиты уши, — ответил ашипу. — А здесь можно говорить свободно, не опасаясь, что наши речи станут известны еще кому-то.

— Понял. Дело у тебя, настолько я понимаю, очень серьезное…

— Серьезней некуда. На кону стоит жизнь нашего пресветлого повелителя.

— Даже так? — Син-ах-уцур обеспокоился.

Как и Кисир-Ашур, он во многом зависел от милостей Шаррукина. Новая метла по-новому метет, и кто знает, что станет с ним, когда на трон Земли Ашшур сядет наследник царя Син-ахха-эриб[60]. Царевич был груб и заносчив, к нему не подъедешь и на хромой козе. Син-ах-уцур никак не мог найти к нему подход. Возможно, потому, что Син-ахха-эриб ревновал туртану к его боевым заслугам. Конечно, царевич был вежлив с другом отца, но не более того. И от этой вежливости временами веяло ледяным холодом — как ночью в горах Биайнили.

— Хотелось бы думать иначе. Но за последних полгода три — три! — случая покушения на повелителя на пирах. И отрава, которую подсыпают ему в еду, каждый раз новая, более сильная. А недавний случай и вовсе примечателен — использовали сильнейший яд из страны Нуб, припорошив им постель царя. Лишь благодаря зоркости постельничего, который заметил на ложе Шаррукина крупинки какого-то порошка, повелитель остался жив. Шаррукину стоило лишь несколько раз вдохнуть в себя этот порошок, и он умер бы мгновенно. Причем смерть выглядела бы вполне естественно. Но как попал к нам этот яд? Кто его привез? Раб, помощник постельничего, который был замешан в этом страшном деле, умер от удушья, едва оказался в руках палача. Разговорить его не удалось. Тот, кто вручил ему эту отраву, оказался весьма предусмотрителен и обрубил концы загодя. Рабу дали выпить настойку рвотного ореха