Так у меня на столе появляется пустая банка из-под мармеладных бобов «Костко» с надписью «БАНКА МАГИСТРА ДОМИНИКА». Рути украшает ее синими и оранжевыми стикерами – цветами Иллинойсского университета, соперника Северо-Западного. В конце каждого месяца слушатели голосуют за то, в какую благотворительную организацию мы переведем деньги. К концу недели в банке двадцать пять баксов.

Коллеги на станции тоже его поддразнивают. Майк Руссо упомянул, что его дочь собирается осенью подавать документы в университет, и спросил, знает ли Доминик хорошие вузы в Иллинойсе, а Жаклин Гийомон спросила, что он думает про материал о финансировании высшего образования, над которым она работала. Смешнее всего в этой ситуации то, что он совершенно спокойно на это реагирует – качает головой, натянуто улыбается и избегает любых вопросов, с помощью которых мы бы могли выманить пять долларов из его бумажника.

Со значительным перевесом наши слушатели голосуют за то, чтобы мы отправили первое пожертвование в ассоциацию выпускников Иллинойсского университета. Я снимаю видео для соцсетей, а Доминик притворяется, что пускает слезу, пока выписывает чек.

* * *

На следующей неделе мы с Домиником оказываемся в новом модном ресторане в центре города, чтобы собрать материал для предстоящего выпуска, посвященного афродизиакам. В «Оскуре»[27] мы в потемках – как буквально, так и метафорически: свет выключен, а блюда (комплексный обед, приготовленный по настроению шеф-повара) в основном состоят из афродизиаков. Когда ресторан только открылся, Рути сходила туда на свидание и сказала, что опыт был совершенно психоделический. Сегодня они освободили ресторан для приватного обеда между мной и Домиником.

– Это холодный суп из граната со свеклой и корнем маки, – говорит метрдотель по имени Натаниэль, и я слышу мягкое звяканье, когда перед нами ставят две тарелки. – Это растение иначе называют перуанской виагрой.

На столе между нами диктофон. Мы собираемся поэкспериментировать с блоками – добавить заранее записанные фрагменты. Поскольку мы не видим того, что делаем, получится отличный эфир – у моего внутреннего аудиофила уже кружится голова. На первое были устрицы в каком-то дорогущем коктейльном соусе. Я, вероятно, одна из очень немногих сиэтлцев, кому не нравятся морепродукты, поэтому не поняла, вкусные они были или нет. Но Доминик произнес «вау» после первой же устрицы, так что, видимо, да. На второе были картофельные галеты с корочкой из фисташки, а на третье – карри из цыпленка с охапкой фенугрека. Теперь мы поедаем последнее блюдо перед десертом.

В темноте мое обоняние обострено, и суп с виагрой пахнет невероятно. Терпко, но землисто, со сладкой ноткой маки. Я окунаю ложку и подношу ко рту.

– Господи Иисусе. Я бы съела цистерну.

– А есть у этого хоть какое-то научное обоснование? – спрашивает Доминик. – Потому что я читал, что эффект устриц как афродизиака не доказан, хотя и есть некоторые доказательства в пользу маки и фенугрека.

– Наша цель – предоставить гостям опыт веселой, необычной трапезы, – говорит Натаниэль. – Но у шефа нет магистерской по нутрициологии. Могу привести его на интервью после обеда.

– Это было бы супер, спасибо, – говорит Доминик. – А как скоро вы привыкли к темноте?

– Поначалу мы все часто спотыкались, роняли тарелки. – Если бы я могла видеть, то, наверное, разглядела бы его улыбку. – Но за пару недель наловчились.

– И как, после обеда ваши посетители срывают друг с друга одежду? – спрашиваю я. Серьезная и Профессиональная Журналистка.

Натаниэль смеется.

– Не совсем, – говорит он, – но если бы и срывали, мы бы этого не заметили.

Он скрывается на кухне.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я у Доминика. – Мака в голову не ударила?

– Имеешь в виду, хочу ли я секса?

Я давлюсь следующей ложкой супа.

– Фу! Нет, этого я знать не хочу.

На самом деле я чувствую что-то — нечто очень похожее на то, что почувствовала в комнате отдыха на станции. Может быть, это чисто психологическое – темнота кружит мне голову, подобно алкоголю в тот раз. Стол крошечный, и под ним наши колени постоянно соприкасаются. Только когда он подтягивает ноги, я понимаю, что мы касались друг друга на протяжении последних полутора блюд.

– Все еще беспокоишься о количестве прослушиваний, – говорит Доминик.

– Как ты догадался? Ты же не видишь мое лицо.

– По интонации.

Я не осознавала, что мы уже провели вместе достаточно времени, чтобы он мог угадать мое настроение по интонации, но, видимо, так и есть.

– Немного, – признаю я. – Не хочу никого разочаровать. Не то чтобы я рассчитывала, что мы за одну ночь станем суперхитом. Наши слушатели потрясающие – наверное, я просто ищу одобрения с их стороны, – полушутя говорю я, пытаясь звучать самоуничижительно.

Доминик затихает на пару секунд, и я проклинаю темноту. Хотя я в любом случае вряд ли бы сумела прочесть выражение его лица.

– Не хотел тебе ничего говорить, пока не получу подтверждение, но… – Он переводит дыхание. – Мой друг по бакалавриату работает пиарщиком на Сафрон Шоу.

– Почему это имя звучит так знакомо?

– Она играет в сериале CW. «Оушенсайд»?

– Слышала о нем. – И видела пару серий. Ладно, семь. – Один из тех сериалов, где двадцати-с-чем-то-летние актеры играют подростков?

– Джеймсу Мастерсу было тридцать с чем-то, когда он начал сниматься в «Баффи», – замечает Доминик.

– Справедливо. Подожди, почему мы до сих пор не выяснили: Ангел или Спайк?

– Райли[28].

– Пожалуйста, выйди из-за стола.

Он смеется.

– Просто хотел тебя проверить. Конечно же я за Ангела. Наверное, во мне живет романтик.

Хм. Никогда бы не подумала, что он романтик. Я подтверждаю, что тоже за Ангела.

– У Сафрон совершенно безумная фан-база, – говорит Доминик, – и она каждую неделю что-нибудь рекомендует своим подписчикам в соцсетях: сериал, книгу или что-то еще. Мой друг сказал, что Сафрон должен понравиться «Экс-просвет», поэтому он попытается дать ей его прослушать, но пока я не получал никаких новостей.

– Это… потрясающе, ты молодец, – говорю я. Ему небезразлична передача. Это не должно меня удивлять и тем не менее удивляет. Он хочет преуспеть так же сильно, как я. – Спасибо, что сделал это.

– Хотел сделать тебе сюрприз, – говорит он, а затем сухо добавляет: – Спасибо, что все испортила.