— И вы думаете, — спросил Маршалл, — что Тарбелл это знал?

— Не могу сказать. Он мало разговаривал с людьми. Но вполне мог знать.

Маршалл кивнул. Всё сходилось. Любой знакомый Тарбелла, навестивший его здесь и убивший, мог тут же узнать, где заказать бомбу.

— О… И, лейтенант…

— Да.

— Вы просили меня сказать вам, спрашивал ли кто-то о Тарбелле.

— И?

— Ну, кто-то был. Не то чтобы спрашивали его, но о нём.

— Хороший человек. Кто?

— Одна из тех монахинь, что иногда приезжают сюда по социальной работе. У нас туберкулёзник на четвёртом, и она хотела его забрать. Так что мы разговорились об убийстве, и она стала спрашивать о том человеке, который время от времени навещал Тарбелла, и показала мне фотографию, спросив, похоже ли на него, и будь оно всё проклято, если не похоже.

Глаза Маршалла вылезли из орбит. Его не удивило, что гордое любопытство сестры Урсулы побудило её исследовать “Элитный”, но где, ради всего святого, могла она раздобыть фотографию любого из подозреваемых?

— Вы были так расплывчаты в своём описании, — возразил он. — Как вы могли его узнать?

— Я почти забыл, — извинился клерк. — Тут столько народу приходит и уходит. Но когда я увидел фотографию, в памяти всё всплыло. Она оставила её мне, чтобы я показал вам. Это где-то тут… О, да вот она.

Он протянул фотографию. Это была страница, вызванная из журнала киноманов, поразительный кадр, запечатлевший замечательного актёра Норвала Причарда в его великой роли доктора Дерринджера.

9

— Вот и все недостающие фрагменты головоломки, — проговорил Маршалл, проводя кистью по своему лучшему костюму. — А сегодня ты со всеми познакомишься.

Леона исполнила перед туалетным столиком несколько сложных манёвров.

— На следующую премию тебе придётся купить мне зеркало в полный рост. Бельё не вылезает?

— Немного.

— Так мило со стороны мистера Чантрелла пригласить нас на свою вечеринку. И мне так любопытно увидеть этого твоего Хилари. Никогда не было возможности увидеть жертву из твоего дела ещё тёплой.

— Не уверен, что слово “тёплый” годится для Хилари.

— Ракетная вечеринка… Должно быть, это забавно. А ракета может символизировать прояснение дела. Громкий шум и льющийся во все стороны свет…

– “Краса валится с неба”, — проговорил Маршалл и вопросительно добавил ещё одну цитату: “Краса есть истина”?[61] Что ж, посмотрим.

Леона прислушивалась к крикам и бормотанию.

— О Боже… Вопит. Бьюсь об заклад, это отрыжка с той последней бутылочки. Милый, не проверишь, пока я…

Лейтенант Маршалл поднял свою кричащую дочку, прислонил к своему плечу и решительно похлопал по спине, но безрезультатно. Он сел на низкое, обитое ситцем кресло, взял её на колено и легонько встряхнул. Внутри него самого что-то оглушающе гремело.

Урсула вопросительно уставилось в отцовское лицо и приоткрыла губы, словно собираясь произвести желаемую отрыжку. Затем её взгляд переключился. Никакие посторонние звуки не отвлекали её. Ничего не шевелилось. Но что-то в углу комнаты потребовало её внимания.

Она пристально смотрела на это что-то следила за его медленными и нерешительными движениями. Отец вновь потряс её.

— Не обращай внимания, дорогая, — сказал он. — Срыгни. Как хорошая девочка.

Как только Леона вошла в комнату, малышка расслабилась и великолепно отрыгнула.

— Она что-то увидела, — сказал Маршалл. — Не знаю, как это явление объясняют авторитеты, но меня всегда бросает в дрожь, когда она так чертовски поглощена чем-то, чего нет.

— Может быть, это наш Человек-невидимка? — предположила Леона.

— У меня мурашки по коже, — настаивал он. — Держу пари, некоторые из наших друзей-фантастов могли бы превратить это в очень красивое предзнаменование.

— Предзнаменование чего?

— Чего? Выяснить это, моя дорогая, мы и идём на эту вечеринку. Пошли.

Девятый день: пятница, 7 ноября 1941 года

1

Хьюго Чантрелл столько раз излагал полиции историю своей ракетной вечеринки, что выучил её наизусть и сам уже поверил, будто с самого начала вечера испытывал некое жуткое предчувствие. Это ощущение он объяснял многочисленными отсылками к экстрасенсорному восприятию, серийной вселенной, обычному чувству “я здесь уже бывал раньше” и свободному движению сознания во сне в любом направлении потока времени. Впечатляющее объяснение, хотя предчувствие возникло строго постфактум и было вполне характерным.

Ибо Хьюго Чантрелл был эксцентричным учёным. В рабочие часы в Калифорнийском технологическом институте он был скучным обычным сотрудником лаборатории; но в свободное время посвящал себя тем периферийным аспектам науки, которые научный пурист клеймит как чепуху, тем новым алхимиям и астрологиям, на основе которых человечество со временем может возвести невообразимые чудеса химии и астрономии.

Ракеты Пендрея[62], концепции времени Данна, экстрасенсорное восприятие Рейна[63], морские змеи Гулда[64], всё это интересовало его куда больше, чем любые исследования Института. Он, разумеется, вступил в Американское фортеанское общество, а его собственное досье невероятных происшествий в конечном счёте было опубликовано в качестве приложения к трудам Чарлза Форта. В его пользу следует добавить, что научная подготовка автоматически предохраняла его от ошибок Учителя. Его досье было тщательно проверено и порой приукрашено отчётами из первых рук. Это и послужило одной из причин, почему он столь охотно согласился с идеей Д. Вэнса Уимпола превратить запуск ракеты в вечеринку для Хилари.

Дело в том, что запертые комнаты вписывались в шаблон Форта, если это можно было назвать шаблоном, и Хьюго Чантрелл с нетерпение ждал встречи с Хилари так, как мог бы ждать знакомства с уцелевшим на “Марии-Селесте” или с Бенджамином Батерстом, британским дипломатом, выехавшим однажды, правя собственным экипажем, и бесследно исчезнувшим[65].

Так что доминирующим чувством Чантрелла в тот вечер было ожидание встречи с Хилари и успешной демонстрации его модели ракеты. Предчувствие беды пришло позже, как он рассказывал сержанту Келло из полиции Пасадены.

Слишком большие ожидания неизбежно влекут за собой резкий крах, и это, быть может, лишь педантичный способ перефразировать идею песни, которую я сочинял вплоть до жуткого разочарования. Разочарование Чантрелла было двойным: ему так и не удалось поговорить с Хилари наедине, и, похоже, никому не было дела до его прекрасной ракеты. Всё превращалось в очередную вечеринку, а её хозяин начинал сожалеть, что Уимпол уговорил его подать спиртное, раздражающий элемент, обычно никогда не входивший в его жизнь.

Там были, конечно, некоторые из его личных друзей: несколько преподавателей из института, где он, по-видимому, лучше ладил с представителями кафедр английского языка и математики, чем с собственными коллегами. Были некоторые из взращиваемых им фантастов: Энсон Макдональд и Остин Картер, и тот многообещающий новичок Мэтт Дункан, и Энтони Баучер, и