нализалась до ризоположения и была в полном допризывном обмундировании покидана ночью, как бревна, на нары теплушки в поезд Златоуст-Челябинск. Откуда в глубоком похмелье, но собственными ногами пересела утром на поезд, идущий на юг, к Троицку — это уже где-то на границе с Казахстаном. И, проспав мертвым сном еще несколько часов, уже к вечеру того же дня бодро маршировала через город Троицк к Троицким казармам за рекой.

Когда слышу вальс «Ночь коротка, спят облака, я знакомую музыку вальса услыхал в тишине городка…» — перед моими глазами встают пустынные пыльные улочки крошечного Троицка, который колонна допризывников пересекла за несколько минут и расположилась в казарме у речки на окраине. Эти сборы были классом выше прошлогодних: многим после них путь лежал прямиком в армию, но запомнились они хуже — может быть потому, что слишком многое стало привычным.

Да, теперь винтовки со штыками были уже у каждого из нас, и ровно через час после прибытия я уже стоял часовым у ворот казармы с приказом после оклика делать первый выстрел вверх, а уже второй — на поражение. Но боевые винтовки были только у часовых, прочие довольствовались учебными. Равно, как и пулеметами-гранатами. Саперных лопаток раздали побольше, и окапываться приходилось чаще, но, к счастью, не в полный рост, а для стрельбы лежа. Земля здесь была каменистая, и мы наплакались бы, если пришлось бы вгрызаться в нее по всем правилам. И еще запомнилось форсирование речки в полном обмундировании, с винтовкой в руках. Это было страшновато даже мне, умевшему нырять и плавать. А не умевших старшине приходилось сбрасывать в воду пинком с высокого берега. По принципу: будут тонуть — сами научатся. И ведь, действительно, прекрасно научились.

Излишне добавлять, что я и здесь, по наитию начальства, оказался помкомвзвода.

А из прочих впечатлений трехнедельных сборов осталась в памяти только обмен залежалой пятерки, выданной родителями «на всякий случай», на целый литр великолепной простокваши. Мы были менее голодны, чем в Кувашах. Но я даже не спрашивал — козья ли это, или кумыс (в том и другом случае пришлось бы отказаться при одном названии). Просто пошло как стерлядь после трех недель сплошных бифштексов — правда, та и другие встретились мне в жизни только много лет спустя.

* * *

Вернувшись домой, мы первым делом отметили 6 июня 1944 г. открытие союзниками «второго фронта» во Франции. А уже 8 июня я стоял перед столом Главного энергетика завода № 385 Наркомата вооружения СССР с заявлением о зачислении на должность техника-конструктора по энергетике данного предприятия. Еще месяца два назад ни о чем подобном не мог даже помыслить. Будущее четко рисовалось мне либо в форме курсанта военного училища, либо в обещанном мне чине шлифовщика 1-го разряда родного завода № 66.

Завод № 385 был расположен двумя, если не тремя верстами дальше от дома, чем завод № 66, и требовал лишнего часа на дорогу туда и обратно, без каких либо видимых преимуществ. Никаким техником — тем более, конструктором — я не был. При всем своем теперь полном общем среднем образовании. В энергетике понимал столько же, сколько сегодня, то есть ровным счетом ничего. И стало быть, мой престиж приходилось добывать сначала, тогда как шлифовщик я был пусть еще не высоко-, но уже не низкоквалифицированный. Разница в зарплате была ничтожная, да при карточной системе она и не имела серьезного значения.

Тем не менее весомые причины все же были, и тетушка, работавшая, в отличие от отца, именно на этом заводе, не зря пристраивала меня туда именно на такую должность.

Во-первых, я автоматически становился инженерно-техническим работником (ИТР), — т. е. по части снабжения этажом выше рабочих и целыми двумя этажами выше служащих, не говоря уже о всяких там иждивенцах-учащихся. Становился вровень с отцом и тетушкой, не имея пока на это никаких формальных прав.

Во-вторых, мне предстояло не по 11,5 часов в день стоять у станка, а сутки дежурить — сутки отдыхать (тогда о таком роскошестве, как «сутки за двое» и тем более «за трое» даже не слыхивали). И так как во время дежурства всегда находилась возможность часик-другой прикорнуть — накапливалась целая гора свободного времени. Кроме того, родители думали, что титул «техника» сыграет весомую роль при моем поступлении в институт (они ошиблись — правда, ничего такого и не потребовалось: Похвальная грамота давала тогда дорогу в любой вуз без экзаменов и вне конкурса).

Разумеется, помимо родителей, тетушки и меня, существовала еще одна заинтересованная сторона: государство. На заводе № 385, как и на всех предприятиях такого рода, имелось сложное энергетическое хозяйство, которым управлял Главный энергетик с очень небольшим, по понятным причинам, штатом специалистов, которые разрывались на части, потому что то на одном, то на другом конце огромного завода то и дело случались ЧП, а каждая секунда сбоя каралась вверх по инстанции по законам военного времени. До зарезу требовался элементарно добросовестный грамотный человек — пусть даже весьма поверхностно разбиравшийся в энергетике, — который мог бы быстро составить реестр нескольких тысяч заводских электромоторов, с указанием степени их изношенности (по оценкам специалистов) и вероятных причин ожидаемого выхода из строя. А затем каждую смену обходить цех за цехом, спрашивать у рабочего, какие у него претензии к работе электромотора и быстро бежать к дежурному энергетику, если назревает неполадка. И это, понятно, не считая специальных дежурств у агрегатов, где назревало какое-либо осложнение. Добавим: на заводе № 385 заключенных работало намного больше, чем на предыдущем, и контроль здесь имел особо важное значение.

Думаю, что я полностью оправдал ожидания начальства. Во всяком случае, как и на заводе № 66, не имел ни одного замечания — одни похвалы. Самой большой наградой для меня был случай, когда при осмотре высоким заводским начальством цеха электролизных ванн я сделал какое-то предложение, которое было сразу принято а я удостоился титула «эдисон». Недели две я ходил напыщенный от гордости, как индюк, и приглядывал на заводском дворе наиболее подходящее место для памятника мне при жизни. Другой раз я удостоился высочайшего благоволения, когда единым духом прилетел с подстанции, куда был отправлен посмотреть, все ли в порядке, с рапортом, что скоро произойдет сбой. Сбой удалось оперативно предотвратить, а я получил поощрение в виде персонально раскрытого для меня портсигара директора.

Но, пожалуй, самыми отрадными были для меня три вечера в неделю, когда рабочие (после 11,5 часов у станка и предстоявшей 3-часовой дороги домой!) приступали на час к всеобучу — обязательным для всех военным занятиям. Мне уже