- Как мне отсюда выбраться? - спросил я как можно громче. - Выйти! Как отсюда выйти?

Из угла послышался односложный ответ, но я его не разобрал. Быстро повернув голову, я разглядел человека преклонных лет, с длинными белыми волосами и всклокоченной, выцветшей бородой. Оба его глаза были затянуты мучнистыми бельмами. Даже оранжево - черный лихорадочный морок, царивший в помещении, не мог скрыть его слепоту.

Старик воздел тощую руку и указал на коридор между одной из топок. Это был всего лишь темный проем в стене, с комод шириной. Видимо, иных способов покинуть комнату или войти в нее не имелось.

Я стал медленно пятиться спиной к выходу, прикрываясь живым «щитом».

Вдруг мир наполнился багрянцем: из темного коридора тихо вылезла кучерявая фигура и пробила мне череп тяжелой шестеренкой...

В следующий миг я резко развернулся и страшный удар пришелся прямо по лицу моего невольного заложника: тот осел на пол без всяких признаков жизни. Я тут же нырнул под размашистый удар лопатой и выстрелил дальнему цыгану в живот. Вторым ударом разъяренный негодяй выбил пистолет из моих рук. Я увернулся от очередного взмаха и ужом зашел за спину кучерявому мулату, что пытался напасть сзади; крепко обхватил его за талию, приподнял, перевернул в воздухе и в падении приложил его головой об каменный пол. Тот сложился пополам, и хруст шейных позвонков ударил по ушам не хуже выстрела.

На полу я замешкался и тут же получил лопатой по спине. Удар, на моё счастье, пришелся на ложе винтовки, но в глазах всё равно помутнело, а дыхание сперло. Однако, я приложил все силы, кувыркнулся в сторону и вскочил на ноги.

Шагнув неугомонному крепышу на встречу, я перехватил его оружие, ударил коленом по ребрам и крутанул, подбив ему ногу. Как только тот потерял равновесие, я подвернулся и бросил его через себя. Выдернув из его рук инструмент, я, в порыве горячки, с размаху опустил его на голову несчастного.

Всё было кончено.

– Простите меня, – сказал я, запыхавшись, слепому старцу, что даже не шелохнулся, и поднял пистолет. – Простите, – повторил я, уже разворачиваясь, и кинулся к проходу.

Там оказалось тесно, но вскоре я попал в более или менее освещенный коридор. Из щелей в стенах тут и там торчали свечи. Бросив взгляд через плечо, я увидел множество полосок прорезиненной ткани, свисающих с потолка наподобие штор. Они задерживали изрядную часть искр и дыма и не пропускали их в проход.

По левую руку то и дело попадались закрытые окна, завешенные и законопаченные все той же тканью, бумагой и смолой.

В маске каждый глоток воздуха давался с боем. Но сейчас останавливаться нельзя: скорее всего, за мной погоня, а куда меня занесло, я пока не ведал.

Хотя место выглядело знакомым. Я бывал здесь не часто, но пару раз все же заходил - когда жизнь была проще, а небо голубее. В груди саднило, каждый шаг отзывался болью в спине, руки ныли, припоминая мне о позорном спуске по трубе.

Сейчас все мысли были о выходе: где его искать, куда он ведет и что там меня поджидает.

Коридор сменился просторным помещением. Если не считать бочек, ящиков и полок, заставленных всяческими хламом, оно пустовало. На концах вытянутого деревянного прилавка горело по бронзовому канделябру.

Я сбавил ход и попытался как следует отдышаться, однако сзади слышались голоса, которые становились всё громче.

Передо мной вдруг выросла внушительная деревянная дверь со вставками из стекла. Стык с косяком был замазан толстым слоем дегтя. Я толкнул дверь плечом, но та не поддалась и даже не скрипнула. Дело гиблое, не осилю. Слева находилось окошко, заделанное схожим образом: тонкие доски пригнали друг к другу и тщательно законопатили все щели и думается, не от хорошей жизни.

Справа стоял еще один прилавок. За ним виднелись ступеньки, уходящие вниз, в такие же потемки, прореженные свечами.

- Вниз, - пробормотал я сам себе. - Что ж, вниз так вниз.

Одолев лестницу, я очутился в более или менее пустом помещении с укатанным, заметно просевшим полом. В кирпичной стене зияло жерло туннеля, по которому доставляли неведомо куда большие колесные вагонетки с углем.

Как ни удивительно, освещение в туннеле было вполне сносным. Не обнаружив иных путей отхода, я припустил вдоль вереницы тележек.

Рельсов в туннеле не оказалось, зато пол был хорошо укатан и местами вымощен камнем, дабы вагонетки могли беспрепятственно перемещаться. Судя по цепям и рукоятям, торчащим из стен и пола, их приводили в движение хитрые механизмы.

Между потолочными балками, на приличной высоте, была туго натянута перехваченная узлами веревка. С нее свисали стеклянные фонари под сетчатыми колпаками.

Через пару аршинов коридор разделился на четыре ветви. Все как один, ходы были завешены длинными полосками то ли кожи, то ли прорезиненной материи - такими же, как рядом с приснопамятной котельной.

Два коридора были озарены светом; в двух царил мрак. В одном из них метались отзвуки перебранки. В другом - тишина. Я поспешно юркнул во второй, уповая на удачу. Однако, через шагов эдак двадцать, коридор уперся в железную решетку.

Основанием своим она уходила глубоко в землю. Вкапывали её на совесть, явно не красоты ради. Сверху решетка топорщилась прутьями с заостренными наконечниками, способными устрашить и самую грозную силу. К ней примыкала глухая деревянная стена, отделанная колючей проволокой. Бросался в глаза огромный брус, который при желании можно было поднять и отвести назад. Приглядевшись, я увидел тонкие щели, обозначившие дверь.

Как следует прощупав прутья, я нашарил запор. Тот ни к чему не крепился, так что достаточно было его выдвинуть.

Я ухватился за засов и потянул на себя, но дверь сидела как вкопанная.

Значит, попробуем от себя… На этот раз дверь со скрипом покорилась, и под землю хлынул воздух.

За дверью обнаружился лестничный пролет, ведущий прямиком наверх - на мертвые улицы Нового Петрограда.

Винтовка давала некое чувство безопасности. Сжав ее в руках, я мысленно поблагодарил покойного отца за пристрастие к хорошему оружию и французской борьбе.

Затаившись у подножия выщербленной каменной лестницы, я не торопясь перевел дух, восстанавливая душевные силы. Никто так и не распахнул дверь. До ушей не доносилось ни звука - даже лязга и грохота механизмов, оставшихся позади.

Собравшись с силами, я мягко ступил на мостовую, чтобы ни единым шорохом не выдать своего присутствия.

В Петербурге я слышал немало россказней о