– Ты использовал обманную уловку, – просипела Кинана, едва к ней вернулся голос. Дыхание ещё не вполне восстановилось, и вместо возмущённого возгласа получился жалобный стон.

– Да, и ты убита, – невозмутимо сказал Сосфен. – Какое правило ты нарушила?

– «Под шкурой быка вполне может поместиться лев», – процитировала Кинана «Размышление о стратегиях» и скривилась. В проклятой книге находились ответы положительно на всё. Порой это жутко злило.

– Именно. Прежде, чем считать что-то невозможным, убедись, что это действительно так.

Сосфен направился к дальнему краю площадки, где вдоль стены тянулись длинные столы с тренировочными снарядами, доспехами и оружием. Еле поднявшись, Кинана поплелась следом. В боку саднило, каждый вздох отдавался болью, но кости, кажется, целы. Дядя точно знал, где пролегает грань между воспитательным воздействием боли и человекоубийством.

– Что следовало сделать? – спросила Кинана, подходя к столу, где дядя уже наполнил из массивного кувшина грубые деревянные кубки. Один из них он протянул племяннице.

– Не считать бой выигранным до того, как это случилось, – он прополоскал рот и сплюнул на землю, жестом показывая Кинане сделать то же самое. Ацеон – грубое солдатское питьё из уксуса с водой. После упражнений надлежало прополоскать рот, немного выждать и медленными глотками выпить по кубку на три модия собственного веса, чтобы восстановить жизненные соки тела. Для пересохшего рта, кислый и резкий напиток казался слаще вина с мёдом.

– Ты настолько поверила, что твой последний удар точен, что не была готова к защите, – продолжил Сосфен. – Это глупо. Не опасен только мёртвый враг. Один смертельный удар может нанести даже раненый, слабый или больной, ты же считаешь побеждённым человека, который стоит на ногах и держит руке оружие.

– Мрачная судьба – ждать удара даже от раненого врага, – усмехнулась Кинана, сплюнув на землю.

– Это лучше, чем получить удар, – закончив снимать доспехи, Сосфен принялся с военной аккуратностью раскладывать их на столе. В графитово-сером хитоне с герийской змеёй на груди, великий полководец казался похожим на простого войскового эпистата. – К тому же, хорошего в этом больше, чем плохого.

– Как так?

– Никто не обречён, пока жив – ты тоже, – дядя поглядел на Кинану и кончики его губ чуть дёрнулись в слабом подобии улыбки – величайшее проявление теплоты, каким он кого-либо удостаивал.

– Пока я жива, – осклабилась царевна. – Что ж, может быть, скоро это изменится. Кое-кому очень бы этого хотелось.

– Ты опять за своё? Кажется, я велел не распускать язык.

‒ А что, разве не так? Матушка спит и видит, как я освобожу трон для её сыночка, а у них, на юге, сам знаешь, как такие вопросы решаются.

– Предлагаешь казнить царицу потому, что она с юга? Это преступление многим покажется не вполне значительным.

– Ну, буду ждать, пока они меня отравят или ещё что-нибудь.

‒Пока жив царь, никто тебя не отравит, когда сама станешь царицей, всё будет в твоих руках. А пока, довольно этих разговоров. Слухов и без того больше, чем нужно. Не хватает ещё, чтобы их распускала царевна. Поняла?

Кинана нехотя кивнула.

– Мне нужно идти: прибыли посланники от западных деревень, я должен приветствовать их от имени твоего отца. Будто нельзя подождать пару дней, пока он не вернётся, – стратег всей душой ненавидел политику, хотя и был в ней весьма искушён, заменяя брата в его отсутствие. Вряд ли сыскался бы другой царский сын, которому была бы столь же противна мысль о царском венце.

– Скоро жатва, земледельцам дорог каждый день, – заметила Кинана, припомнив, чему её учили.

– Знаю, – Сосфен махом прикончил кубок и поставил его на стол. – Допьёшь, подожди с полчаса, потом пробеги круга четыре и иди отдыхать. Увидимся за обедом.

Дядя ушёл, а Кинана с кубком в руке подошла к балюстраде, и, облокотившись на колонну, посмотрела вдаль. Утро выдалось чудесное, солнце уже полностью взошло, радостным светом заливая желтеющие спелой рожью поля, ровные ряды виноградников и круглые домики герийских земледельцев, красноверхими островками темнеющие меж полей. Леса, густым ковром устилавшие предгорья, зеленели тёмным изумрудом, а вдали голубели высокие горы в белоснежных коронах.

Сзади послышались весёлые голоса, и на площадку влетела стайка царских воспитанников в оливково-зелёных одеждах. При дворе постоянно жили сыновья и дочери знатных герийских семей. Так царские дети получали товарищей-сверстников, а государство – образованных молодых людей, тесно связанных с царской семьёй. Воспитанников редко насчитывалось больше тридцати, и этой чести добивались правдами и неправдами, ведь то был кратчайший путь к вершине. В случае Кинаны, имелась ещё одна причина, заставлявшая вельмож идти на всё, лишь бы увидеть своё чадо в числе воспитанников. Царские сыновья обыкновенно женились на дочерях соседних правителей, царевнам, напротив, старались брать женихов из герийцев, ну а кого царь скорее возьмёт в зятья, как не того, кто вырос у него на глазах? Сын – муж царицы, внук на троне Герии –ради такого стоит раскошелиться или задолжать пару-тройку услуг.

Вошедшие считались свитой Кинаны – друзья, товарищи детских игр. Сёстры Феано и Нейя, чей отец Биан жаждал дать дочерям образование, достойное воительниц прошлого. Здоровяк Гриел, в свои семнадцать упражнявшийся с каменными шарами в два пуда каждый и пару раз умудрившийся выбросить копьё за пределы палестры. Вечно в кого-то влюблённый голубоглазый весельчак Келесс, гроза дворцовых служанок и рабынь – из-за вьющихся светлых локонов и тонкого телосложения его иногда принимали за девушку, потому он стриг волосы до плеч и не брил щетину на лице. Хресий – сирота из небогатого, но древнего рода, чей дядя погиб в какой-то битве, закрыв собой царя и открыв перед племянником ворота царского дворца. Алкет – темноволосый и зеленоглазый красавец, вечный заводила всей компании. Многие считали будущий брак Алкета с Кинаной делом решённым, но молодые люди встречали эти слухи насмешливо. Алкет прохладно относился к возможности стать консортом при царице, вообразив в этом нечно постыдное, Кинана же о браке пока не помышляла вовсе. Они относились друг к другу, скорее, как брат и сестра, благо чувства Кинаны к родному брату сложно было назвать родственными.

– Кинана, хайре! – вскричал Алкет, завидев царевну. – Восславим нашу будущую повелительницу, владычицу вод и земель, лесов и полей!

Он шутовски поклонился, остальные весело приветствовали Кинану. Девушка улыбнулась, отрываясь от мрачных мыслей.

– Солнце толком не встало, а наша