с сожалением отказывается из-за невозможности забросить Mushi Productions и перебраться в Англию на целый год; позже, на фестивале во Франции, он знакомится с Мебиусом[54] – тот в восторге от его работ и соглашается приехать к нему в Японию в следующем году; но главное – это бразильский автор комиксов Маурисио де Соуза, который станет его ближайшим другом, в последующие годы стиль Тэдзуки окажет на бразильца решающее влияние, вплоть до того, что он включает в приквел своего самого знаменитого комикса «Банда Моники» некоторых из его персонажей, как, например, Астробоя, Принцессу Сапфир и Кимбу. Тэдзука публикует мангу про Мирайдзин в 1978 году, в трех томах, и она явно предвосхищает сюжет «Без лица», снятый Джоном Ву через двадцать лет. Это история мальчика, убитого своим старшим другом, который занимает его место в космической программе, хотя сам он не прошел конкурс, но мальчика воскрешает загадочная девочка; и все же убийца, ставший к тому времени сверхмогущественным, ухитряется изловить соперника прежде, чем тот займет свое законное место, и сослать на темную планету Хаос. После героических сражений и суровых испытаний мальчику удастся оттуда вернуться, чтобы окончательно победить злобного противника и стать Человеком Будущего. Собиратель жуков, страстный любитель энтомологии, «Супермена», бейсбола и классической музыки, Осаму Тэдзука посвятил свои последние работы таким мастерам, как Бетховен, Моцарт и Чайковский. Он умер через три месяца после достижения семидесяти лет, в феврале 1989 г., от рака желудка, и его последние слова, по свидетельству собравшихся у его изголовья, были обращены к медсестре, уносившей его блокнот: «Прошу вас, дайте мне поработать».)

Марко Каррере понравился этот человек, как и его фотография, которую Адель хранила в записной книжке, – человек с красивым улыбающимся лицом, в темных очках в роговой оправе, которые Марко называл «тяжелыми очками», и черной шапочке на макушке. Его успокоило, что подобный человек связан с решением Адели произвести на свет сына – еще и потому, что, судя по году рождения, он имел непосредственное отношение к отцу, старому Пробо, с его огромным количеством книг из собрания «Урании». И все же эта симпатия к реальному человеку не заставила Марко – как советовала Адель – читать комиксы, во-первых, потому что они были на английском, а во-вторых, потому что манги ему никогда не нравились и он не собирался менять свои пристрастия.

В целом Япония во многом имела отношение к новому человеку, который вскоре собирался явиться на свет. Марко это понял, когда друзья его дочери по сёрфингу и скалолазанию, ввиду невозможности ее участия в их мероприятиях, стали навещать ее дома, иногда оставаясь ужинать. Раньше такого не было, поэтому Марко никогда не видел их в обычной одежде, в закрытом помещении, и это открытие тоже в конечном счете придавало ему уверенности, ведь они оказались вполне нормальными и разумными людьми: умели держаться в скучном мире окулистов и запеченной в духовке пасты – вот именно, – а не только разговаривать о физической подготовке и поединках с природой. Они были воспитанные, вежливые. И очень хорошо относились к Адели. Один в особенности выделялся своей харизмой и компетентностью, это был некто Джорджо Дитмар фон Шмидвейллер по прозвищу Кроха: светловолосый и довольно красивый, с благородными, как его имя, манерами и не имеющий себе равных в скалолазании (чуть менее ловок он был в сёрфинге), но настолько в действительности маленький, щупленький и невесомый, что заслуживал своего почти унизительного прозвища, которое Марко не мог не связать со своим, Колибри, бывшим до сих пор в ходу среди старых друзей детства, несмотря на лечение гормонами, из-за которых он потом в два счета вымахал.

Этот Кроха мог часами говорить о самураях, сёгунах, книгах Мураками, фильмах Куросавы, восточных единоборствах, мангах, робототехнике, синтоизме, суши и чайной церемонии с таким видом, будто знал гораздо больше, чем говорил; у него был красивый голос и богатый язык, просто удовольствие было его слушать; он занимался инженерией, а не японистикой – знак того, что все свои знания о Японии он приобрел самостоятельно, следуя страсти, которая – как и любая страсть – передавалась другим. Однажды он сказал такое, от чего Марко, кажется, наконец понял причину выбора своей дочери: чтобы продеть нитку в ушко иголки, мы на Западе протягиваем нитку от себя в сторону ушка, а в Японии наоборот – тянут к себе, с другой стороны ушка. Вся разница в этом, заметил Кроха: Запад = изнутри наружу, Япония = снаружи внутрь. Несомненно, этот Кроха заразил своей страстью к Японии всю компанию, и значит, в глазах Марко, искавших улики и после того, как он согласился с выбором дочери, этот парень был, так сказать, еще одним крестным отцом, еще одним мужчиной, имеющим отношение, помимо него самого и Осаму Тэдзуки, к его внуку, который скоро появится на свет безотцовщиной. По правде говоря, поначалу он было подумал, что это плод чресл Крохи, а так как тот был женихом Альфы, первой девушки в их группе, по имени Мириам, старше Адели и ее ближайшей подруги, это и была причина, по которой все держалось в строжайшей тайне, но позже Марко сообразил, что это не так, судя по тому, как естественно и непринужденно Кроха относился к беременности Адели. Он вопрошал себя: может, кто-то другой из них отец? Например, этот Иван с блестящей сережкой в ухе или другой, приходивший редко, Джованни, красивый как бог, работавший на киностудии реквизитором, но и эти подозрения вскоре рассеялись, судя опять же по отношению этих ребят – парней и девушек – к Адели. Нет, отца среди них не было. Однако маловероятно, что они не осведомлены о нем, ибо проступок, как сказал бы Пробо Каррера, был совершен во время одной из их поездок на сёрфинг, в январе прошлого года, между Фаро и Сагреш, в Алгарве, южная Португалия, куда каждую зиму съезжались племена сёрфингистов со всей Европы, привлеченные идеальными условиями – комбинацией гигантских волн, поднятых атлантическими штормами, и защитой от них, которую обеспечивает мыс Сан-Висенте. Но даже если они, вероятно, и знали что-то, им, как и ей, личность отца представлялась маловажной, поэтому они об этом не говорили; им, как и ей, представлялось совершенно естественным и разумным, что девушка двадцати одного года рожает ребенка подобным образом. Марко Каррера попытался свыкнуться с подобной философией, хотя она и противоречила его видению мира. Он неоднократно мысленно повторял стих Джованни делла Кроче и даже однажды вечером прочитал его вслух всей компании как раз по поводу этого будущего,