Мы не последуем за Вьюнком и не будем за ним подсматривать; останемся под сосной с Меумом, Тысячелистом и Белкой.

Им пришлось ждать довольно долго, и лишь когда до полуночи оставался всего один час, в папоротнике вновь послышался шелест, они увидели прихрамывающего Вьюнка в плаще из кожи летучей мыши. Лицо Вьюнка словно преобразилось; казалось, будто тяжкий груз упал с его плеч, и это озадачило его друзей. Это был новый Вьюнок, и ожидавшие его гномы немного растерялись.

Никто не решался заговорить первым; все стояли в полной тишине.

– Давайте присядем здесь, у сосны, – шёпотом произнёс, наконец, Вьюнок, – и немного помолчим.

Меум и Тысячелист подчинились и сели, положив подбородки на колени. Они заметили, что Вьюнок дрожит и постоянно поглаживает бороду – он делал это каждый раз, когда волновался; в воздухе словно повисло какое-то напряжение. Притихли даже ночные звери и птицы; не слышно было ни уханья совы, ни треска козодоев. Даже крошечные пляшущие мотыльки перестали виться среди папоротника и кустов – или гномам это только показалось? Никогда ещё они не слышали такой глубокой и пронзительной тишины. Время словно остановилось, и лишь тени деревьев медленно перемещались по мере того, как большая яркая луна поднималась в небесах.

И тут где-то очень далеко в лесной чаще раздались какие-то звуки! Едва различимые поначалу, они усиливались с каждой секундой. Что это было? Песня какого-то насекомого в папоротнике или шум ветра в вершинах деревьев? Очень скоро гномы поняли, что это была мелодия свирели – без сомнения, самая прекрасная музыка на свете. Эта волшебная музыка была какой-то неземной, но в ней слышались и пение птиц, и шёпот ветра в тростнике и луговых травах, и стрекотание насекомых в жаркий полдень, и стоны деревьев в грозу, и журчание крохотных ручейков, и плеск широких рек, и рёв бескрайних океанов.

Повинуясь внезапному порыву, гномы встали; Белка присела на задние лапы, словно маленький серый зайчонок, сложив передние лапки на светлом брюшке. И все они тут же пошли на зов свирели, прямо через заросли папоротника и кусты ежевики, не глядя, куда ставят ноги и лапы, словно слепцы или бездушные машины. Казалось, весь лес пришёл в движение; если бы деревья могли ходить, то и они присоединились бы к этому всеобщему шествию, но они только шелестели листвой, словно пытались передвинуть свои глубоко укоренившиеся стволы, хотя ветра совсем не было. Повсюду слышался тихий ровный топот.

Гномы поняли, что это идёт лесной народ: лесные свинки, попрыгýши, папоротниковые медведи, лесные собаки, малютки-мыши, белки, хорьки, летучие мыши, змеи – да, даже змеи! – лягушки и дикие косули, все лесные птицы, и дневные, и ночные, сойки и сороки, которые должны спать в это время, ястребы и мелкие пташки: лесные коньки и пищухи, корольки и трясогузки, хотя – увы! – здесь обитало слишком мало мелких птиц, потому что, как вы знаете, певчие птицы редко встречались в лесу великана Громобоя.

Все они шли к той самой поляне, где стояла виселица. За десять минут до полуночи все были в сборе. Меум, Тысячелист и Вьюнок вновь оказались на краю поляны. Виселица по-прежнему возвышалась там, поблёскивая в свете луны. Но рядом стояло удивительное существо с раздвоенными копытами, окружённое светлым облачком мерцающих в темноте светлячков. Гномы знали, ктó это был, знал и весь лесной народ, собравшийся на поляне. Теперь не было вражды между зверями и птицами: рядом стояли хорёк и хомяк, сова и полевая мышь, ястреб и синичка, гном и лисица – все обитатели леса, которых не успел убить великан Громобой, были здесь. Свет луны отражался во многих сотнях глаз. Топот шагов не утихал – подходили опоздавшие. В воздухе хлопали тёмные крылья – это летучие мыши торопливо рассаживались на дубах, стоявших на краю поляны; со всех сторон раздавалось слабое потрескивание веток. Но этот шум понемногу затихал и, наконец, совсем прекратился – звучала лишь нежная мелодия свирели, завораживающая зверей и птиц. Наконец, стихла и она; Пан медленно опустил свирель и положил её на траву.

Теперь воцарилась полная тишина, не было слышно даже шелеста листьев. Наступила полночь в канун летнего солнцестояния! Вся природа затихла и приготовилась слушать: деревья и травы, насекомые, звери и птицы. И тогда Пан заговорил, и голос его был нежен, как журчание Причуди или шелест летнего прибоя на берегу моря.

– Лесной народ, один из вас призвал меня. Я явился на зов! Чего хотите вы от меня, о лесной народ?

Все замерли в полном молчании. Затем на поляну, освещённую лунным светом, вышел Вьюнок. Он склонил голову и поклонился. Звери смотрели на него, но никто не вымолвил ни слова. Вьюнок, прихрамывая, прошёл по росистой траве и остановился перед Паном, богом диких животных и всей дикой природы. Гном заговорил, громко и отчётливо, чтобы каждый его слышал.

– О всемогущий Пан, мы думали, ты покинул эти края, ведь мы так долго взывали к тебе, и не было нам ответа. Много раз прилетали ласточки с тех пор, когда мы последний раз видели тебя; даже я, старейший из живущих в этих лесах и полях, думал, что ты ушёл с Другими. Я молил тебя, чтобы ты пришёл к нам в эту ночь накануне дня солнцестояния…

Вьюнок запнулся; его переполнял благоговейный трепет перед могущественным лесным богом.

– Продолжай, Вьюнок, – ласково промолвил Пан (как видите, он знал имя гнома). – Чего ты хочешь? Я ещё раз пришёл ко всем вам… Ещё раз…

Пан помедлил, и в наступившей тишине не пошевелилась ни одна лапа, не зашелестело ни одно крыло.

– А потом я действительно уйду, пока не наступит день, когда мы все вернёмся, – да, все, и гномы, и самые дикие, всеми забытые существа, – в страну, где мы жили прежде.

– Мы хотим одного, о добрый бог Пан, – ответил Вьюнок, – чтобы великан Громобой умер.

Некоторое время Пан молчал и вглядывался в сотни маленьких глаз, мерцающих в темноте и сливающихся в одну непрерывную цепочку света вокруг него.

– Ты просишь меня о страшной каре, – произнёс он наконец, – об очень страшной каре – о смерти великана Громобоя. Я вижу, – и Пан медленно повернулся и посмотрел на виселицу, стоявшую позади него, – почему ты желаешь ему смерти. Я знаю всё. Знаю, как он обращается с лесным народом. Но это должно быть вашим общим и единогласным решением – да, общим