Мне, в отличие от него, страшно не было. Может быть, это нелогично, но понимание, что я (и еще девять безвинных) могу умереть из-за того, чего я не совершала и на что никак не могла повлиять, избавило меня от остатков страха. Я отправлялась на задания с каким-то холодным фатализмом. Какой теперь смысл бояться? Что это изменит? Ничего.

Неделя шла за неделей, и тучи над нашим домом постепенно рассеивались. Труп так и не нашли. То ли в полку погибшего решили, что он дезертировал, – такое иногда случалось, – то ли командование просто не успевало отслеживать перемещения солдат, какая нам была разница. Эсэсовцы не привели смертный приговор в исполнение. Нам повезло. Акилле мало-помалу расправил плечи, теперь он уезжал и приезжал уже повеселевшим и даже повязывал красный платок, несмотря на протесты матери. Брат, к моей радости, снова становился собой.

Однажды в воскресенье, вернувшись с мессы, я застала его у задней двери, брат куда-то собирался – он как раз совал рогатку в потрепанный, грязный ягдташ. Но мотоцикл остался в сарае. Я удивилась. Акилле никогда не уходил пешком, если мог уехать на мотоцикле.

– Хочу добыть на ужин пару кроликов, – объяснил он и прибавил, понизив голос: – А еще собираюсь навестить тот мотоцикл. Не хочу, чтобы он там ржавел.

– Тогда я с тобой, – сказала я.

– Стеллина…

– Мне интересно посмотреть. Легендарный мотоцикл, который стоил такого риска. Покажи.

Если Акилле и хотел заспорить, то не стал. Может, он был даже рад, что пойдет не один. Брат просто кивнул и молча зашагал по дороге, которая начиналась за домами и вела в горы. Стояла жара, перед мессой я постилась, так что довольно быстро начала сомневаться, разумно ли было отправляться так далеко. Старые мамины туфли натерли ноги, страшно хотелось пить. Но о том, чтобы повернуть, и речи не было.

К счастью, в роще было спокойно. Люди, наверное, сидели за воскресным обедом или за тем, что в те скудные времена могло сойти за воскресный обед, – немцы, похоже, на это и рассчитывали. По дороге мы никого не встретили, за исключением старичка, слонявшегося среди деревьев с собакой, и стайки девочек, которые собирали цветы на обочине. Я остановилась и тоже сорвала несколько штук: вот и алиби.

Когда мы добрались до поворота на Сан-Аппьяно, Акилле взял меня за руку:

– Уже недалеко.

Я пошла за ним по извилистой тропинке. Вот он, слепой поворот, за которым теснятся домишки поселка-призрака: трухлявые ставни повисли, дверные проемы зияют, как открытые рты. На дороге, там, где проволокло «БМВ», все еще неярко чернели следы.

– Наверное, он теперь в жутком состоянии, – побелевшими губами выговорил Акилле. – Труп. Но я должен проверить.

– Если хочешь, я проверю, – вызвалась я. Мертвое тело к тому времени уже не казалось мне самым страшным, что есть на свете. – Скажи мне только, где он, и все.

Акилле помотал головой:

– Нет. Жди здесь. – И пересек дорогу.

Я увидела, как он нагнулся и поднял палку, после чего скрылся за деревьями.

Вернулся он с серым, покрытым испариной лицом.

– Благослови бог кабанов. – Голос у брата был хриплым, а изо рта пахло кислым. – Тело еще там – точнее, то, что от него осталось. По нему не скажешь, что это вообще человек, а не то что немец. У тебя нет платка?

Я протянула ему свой платок, он вытер рот и сплюнул.

– Тебе плохо? – спросила я.

– Нет. Нет. А теперь надо проведать мотоцикл. Пошли.

И он направился к одному из домов, стоявших поодаль от дороги. Дверь, когда-то крашеная, местами прогнила и разбухла от сырости. Акилле навалился плечом, и с третьего или четвертого раза дверь поддалась.

Немецкий мотоцикл стоял почти у входа, покрытый рваной простыней, и Акилле сдернул ее, будто Микеланджело, являющий толпе Давида.

– Ты только посмотри, какой красавец.

Я посмотрела и ничего не поняла. Акилле ездил на красном MM 125 – старой отцовской машине, легком гоночном мотоцикле, здорово похожем на велосипед, даже с такими же педалями и узким треугольным седлом, как у моего велосипеда. Но это был зверь совсем другой породы: большой, с низкой посадкой, с двумя тяжелыми кожаными переметными сумками и двумя широкими – одно за другим – сиденьями. Эмблема БМВ резко выделялась на фоне черного бака, как офицерская кокарда на фуражке эсэсовца. Я испытывала к ней ненависть.

Акилле уже хлопотал над мотоциклом: тщательно все проверял, подливал масло и топливо из двух принесенных в ягдташе канистр.

– Похоже, машина на ходу, – сказал он наконец. – Придется немного повозиться, но повреждения не особо серьезные. Гляди. – И, открыв одну из сумок, Акилле показал мне немецкую каску, мотоциклетные очки, а рядом с ними – сложенные кожаные перчатки. Еще там был пистолет в кобуре – кажется, «люгер». – Переправлю все это ребятам в Санта-Марту. Им не хватает защитного снаряжения.

– Ты что, заберешь все это… домой? – спросила я.

– Домой не выйдет. – Акилле уже катил мотоцикл к двери. – Спрячу в старом сарае, я тебе про него говорил. Мама не увидит – и волноваться ей будет не из-за чего. – Ему и в голову не приходило, что я могу что-то сказать матери, и тут он, конечно, был прав. Мы с ним всегда объединялись против взрослых. – Захвати ружье, ладно? – крикнул он уже через плечо.

Обернувшись, я увидела винтовку, приставленную к подножию лестницы. На вид новенькая, начищенная, не то что наши видавшие виды старые ружья. Я взяла ее и даже сумела забросить себе на плечо. Акилле уже успел вывести мотоцикл на дорогу и забраться в седло, он был готов ехать.

– Давай, садись, – перекрикивая чавканье мотора, позвал Акилле.

Я помотала головой:

– Нет, спасибо. Я пойду домой пешком.

– Точно? Мне не хочется, чтобы ты возвращалась одна. – Не сомневаюсь, что брат действительно хотел отвезти меня домой, но ему явно не терпелось убраться отсюда.

– Точно. Прокатись по округе, посмотри, на что он способен. Увидимся дома. А вот это сам неси. – Я отдала брату винтовку, и он пристроил ее себе за спину. – И не забудь про кроликов, если хочешь порадовать маму.

– Не забуду, сестренка. – Акилле широко улыбнулся мне и умчался, ревя акселератором, я даже не успела сказать ему, чтобы был поосторожнее.

* * *

Немецкий мотоцикл вошел в легенду об Акилле. Людям она кажется романтичной. Я не вижу в ней никакой романтики, но не могу отрицать, что Акилле нашел мотоциклу полезное применение. Такая мощная машина поднимала большой груз – боеприпасы, провизию, одежду, а то и