они – моя семья – в поиске наживы. Они покупают землю на одной стороне мира, продают на другой. Ищут, где хлопок подешевле, где табак покачественней. – Он поджимает губы. – Нет, мой отец не отпетый мерзавец. Например, контрабандой, – Грегори понижает голос, – он занимался лишь пару раз. И все же. Из всех нас я один не гонюсь за богатством.

– А о чем ты мечтаешь? – Мысль, что Грегори правда хочет жить в месте, подобном нашей долине, не укладывается в голове.

– Чтобы дорога, по которой я вынужден бесконечно плестись, наконец привела меня к чему-то. – Он пожимает плечами. – Я уже достаточно взрослый, чтобы отколоться от родителей. Правда наш полубродячий образ жизни мешает. Не получается накопить и пары монет. – Я быстро пробегаюсь взглядом по его одежде. Риды явно не бедствуют. – Лучшая еда, выпивка, лошади, одежда и развлечения. Но к черту их гулянки, Франческо, к черту! Мой зад болит от телеги и седла!

Я слушаю его и наконец-то понимаю, отчего он так любит просто гулять пешком. Многие вещи становятся на места, кроме…

– Если ты любитель побродить, то на кой напросился в телегу к моей сестре? – ухмыляюсь я, пытаясь его поддразнить.

– Просто хотел добраться побыстрее. – Он смотрит лукаво. Но следующее его признание я, кажется, буду помнить до конца своих дней. – Я так устал жить. Надоело менять дома, надоело привыкать к новой обстановке, надоело дышать придорожной пылью. Я устал. Я лучше пущу себе пулю в лоб, чем еще раз сяду в нашу телегу. – Он поворачивается к хлопковым полям и замолкает.

А я больше не ухмыляюсь. Я едва дышу.

– На Севере неспокойно, – продолжает Грегори, будто и не выбил в одночасье из моей груди весь воздух своим криком о помощи. Или у него настроение меняется быстрее ветра, или я какой-то тупой и неповоротливый, вечно думаю по двадцать минут над пустяками. – Мы много путешествовали и обсуждали закупки хлопка по всему восточному побережью. Потом двинулись сюда через Джорджию, там нас вежливо послали к сатане. У них хороший хлопок, но по диким ценам. Мы решили отправиться в Неваду, и нам повезло найти вас на границе. – Я продолжаю ловить каждое слово. – Но все, что я говорю, Франческо, – лишь мои мысли. На самом деле никто, кроме матери, не знал настоящих мотивов отца. – До этого момента Грегори смотрел на макушку Алтея, но теперь поднял голову и вполоборота глядит на меня. – Я уже говорил, что пришел сюда не отнимать твою землю. Я хочу быть…

И, как я ни вслушиваюсь, не могу разобрать окончание фразы. Невероятно, но тишина природы вдруг поглощает и слова, и мысли. Ветер шелестит в поле, обдувая мою грудь под расстегнутой рубашкой, принося облегчение после тяжелого жаркого дня. Солнце спряталось за горизонт и пролило на мир баночку лазурной краски. Хлопок, секунду назад словно горевший, превратился в синеву корки льда на замерзшем озере. Ушли мягкость, воздушность и тепло, остались завораживающая хрупкость и колкий мороз. Природа, с одной стороны, так переменчива, а с другой… снег ведь не упадет на голову в июле, а солнце не разбудит тебя слишком рано зимой. С весной обязательно придет жизнь, осень накроет долину одеялом Морфея, погружая в сон до первой оттепели. Вещи меняют суть, в зависимости от того, как на них смотрят. Меч ранит и защищает. Все в мире меняется, и… это ли не постоянство?

Надо же, всего лишь зашло солнце, а мои мысли вместе с ним укатились за горизонт. И навалилась усталость; мне кажется, я делю ее с Реем пополам. Усну сегодня без задних ног и просплю до обеда.

– Франческо, ты такой странный! – Меня возвращает из мира грез голос Грегори. Он держит вожжи Рея. Неужели я выронил их, задумавшись? Позор моему дому! – Хотел бы я обвинить тебя в несобранности, да я и сам порой рассеян.

– Это я странный? Ты почти каждый день преследуешь меня! – Я пытаюсь забрать вожжи, но этот шут намертво в них вцепился. И ладно, если ему делать нечего, – пускай. Сил моих нет на эту рыжую непослушную голову. – Грегори, ну чего ты меня, как ребенка на пони, ведешь по дороге?

– Ну вообще-то не только детей так водят! – Смеясь, он больно щиплет меня за руку. – Но не надо опять проваливаться в свои тяжелые размышления, Франческо!

Он тянет Рея ближе к Алтею. Мой в прошлом верный друг безропотно, поддается – и Грегори дает мне щелбан! Я открываю рот от вопиющей наглости, а он опять отводит Алтея в сторону – чересчур грациозно и плавно для человека, который редко катается на лошадях. Ладонь Грегори, подобно змее, ползущей к птичьему гнезду, тянется к голове Алтея и треплет его гриву.

В тишине мы неспешно едем дальше, каждый – думая о своем. Уже в темноте, на подъезде к городу, Грегори поворачивается ко мне. Я ожидаю очередной глупой шутки, но нет. Его глаза – облачное небо, пейзаж грусти и сожаления. Я понимаю: он не хочет возвращаться к семье. Но как… Где привычные искры? Где игра в беззаботность? Ох… мне не посчастливилось: я попал за кулисы его души.

Мерцают звезды, стучат копыта, мое сердце отчего-то замерло. Эта ночь – волшебство, нас не видит и не слышит никто, кроме неба и хлопка. Я тянусь к Грегори, сам не знаю, зачем: ободрить его, потрепать по плечу или волосам, попросить все-таки не пускать себе пулю в лоб?

Но он спешивается и опускает голову, словно ему идти на плаху.

В эту минуту Грегори Рид мало напоминает мне живого человека.

Интерлюдия 1

Прекраснейший цветок долины

Патриция стоит напротив туалетного столика и поправляет волосы. Сегодня она, как никогда, беспокоится за свой внешний вид. Так тщательно она готовится разве что к редким поездкам в город.

Ей уже семнадцать, а свататься приходили не так часто, и даже эти смельчаки с трудом переступали порог. Отец не хотел делать из нее молодую вдову, поэтому старался вежливо спровадить женихов в места, откуда они выползли. Патриция всегда по праву считала себя красивой. У нее имелось все, что необходимо молодой леди, чтобы удачно выйти замуж: бледная кожа, густые длинные волосы, полные губы, милое личико, пышные формы и, главное, умение смеяться над самыми глупыми шутками мужчин. Спасибо матери – за все, но прежде всего за мудрые советы.

Мужчины, с их воспаленным самолюбием, хотят быть в глазах женщин невероятно остроумными и мудрыми. Только поняв это, Патриция стала замечать, как