— А знаешь, у меня появилась одна идея, — оживился Георгий. — У деда была аспирантка Ольга Максимова, одно время они часто встречались, правда, в последние годы жизни она куда-то пропала…

— Это та самая веснушчатая женщина с кинопленки?

— Она самая. Как я сейчас понимаю, они с дедом были очень близки, так что он вполне мог оставить свои дневники у нее.

— А она жива? И никуда не уехала?

— А вот сейчас мы это и узнаем…

Георгий нашел потрепанную записную книжку деда и принялся ее сосредоточенно листать.

— На «М» нет, — проговорил он разочарованно. — Посмотрю на «О»…

Но на букву «О» тоже не оказалось телефона Ольги Максимовой.

— Очень странно… — пробормотал Георгий. — У деда непременно должен быть записан ее телефон…

— Может быть, для нее было какое-нибудь особенное прозвище? — предположила Марина.

— Прозвище? — Георгий быстро взглянул на нее. — А что? Очень может быть…

Он бросился в гостиную, хлопнул дверцей книжного шкафа и вернулся, победно держа в руке небольшую книгу в твердом переплете.

— Вот ее книжка, — сообщил Георгий и показал Марине обложку. На ней было напечатано: «О. Максимова. Сельскохозяйственные культы Древней Месопотамии». — А вот тут дарственная надпись, смотри. Она подписала книжку для деда.

На титульном листе наискосок, ровным красивым почерком первой ученицы было написано: «Великому Ану от преданной Инанны».

— Ан — это верховный бог шумерского пантеона, — пояснил Георгий. — А Инанна — это богиня любви, та, которая у римлян называлась Венерой, а у греков — Афродитой. Кстати, планету Венеру шумеры тоже называли Инанной. Не удивляйся, что я все это знаю, — дед мне часто рассказывал об этих богах, читал шумерские мифы…

— Так что можем считать, что ее прозвище Инанна?

— Можем! — Георгий открыл записную книжку на букве «И» и тут же обнаружил телефон, напротив которого четким почерком академика Успенского было написано: «Инанна».

Георгий снял телефонную трубку и набрал номер.

Из трубки донеслось несколько длинных звонков, затем удивительно молодой, мелодичный голос проговорил:

— Слушаю!

— Это Ольга Максимова? — осведомился Георгий. — Извините, не знаю вашего отчества…

На какое-то время в телефонной трубке воцарилось молчание, и Георгий подумал уже, что их разъединили. Наконец тот же голос тихо проговорил:

— Здравствуйте, Гера!

— Как вы меня узнали?

— Еще бы мне не узнать! Ваш голос удивительно похож на голос вашего деда… на голос Георгия Андреевича. В первый момент мне показалось, что я схожу с ума или время обернулось вспять… — Какое-то время женщина молчала, потом твердо и решительно проговорила: — Извините старуху, расчувствовалась. Вы ведь наверняка звоните не просто так, а по делу.

— Честно говоря, да, — смущенно признался Георгий. — Я сейчас разбираю дневники деда, нашел тетради за все годы, кроме восемьдесят третьего и восемьдесят четвертого. Вы, случайно, не знаете, где они могут быть?

— Конечно, знаю. Они у меня. Если хотите — приезжайте прямо сейчас, я покажу их вам, а если нужно — отдам. Хотя, честно говоря, мне бы не хотелось с ними расставаться: время от времени я перечитываю их и вспоминаю те далекие времена…

Георгий записал адрес Максимовой, завершил разговор и взглянул на Марину:

— Пожалуй, я к ней сейчас поеду. Мне хочется как можно скорее разобраться с этой историей.

— А можно я поеду с тобой?

Георгий улыбнулся:

— Вообще-то я хотел тебе это предложить, да не решился. У тебя ведь, наверное, много своих дел…

— Свои дела подождут! Но, Гера… — Марина замялась, — тебе нужно переодеться и поесть.

— Ох, да! — Он оглядел себя в большом пыльном зеркале, висевшем в прихожей. — Ты не подумай, что я такой уж рассеянный ученый, что за мной надо как за ребенком смотреть. Просто голова не на месте от всего этого, — он махнул рукой и ушел в ванную.

Пока он отсутствовал, Марина пыталась озаботиться какой-то едой. Кухня была большая, как и все в этой квартире, но жутко захламленная. Против стола стоял какой-то допотопный буфет с резными стенками, покрытыми жирной пылью. Было душно и не прибрано, на плите — разводы сбежавшего кофе и застарелые жирные пятна. В холодильнике из нормальных продуктов она обнаружила только несколько яиц и полпачки масла. Зелень завяла, салат сгнил, в морозилке было пусто, как на льдине после ухода зимовщиков. Нетрудно было сделать вывод, что Камилла совершенно не готовила, впрочем, Марина и так это знала. И эта грязища на кухне — сразу ясно, что она многодневная, а не от того, что у человека после смерти жены все валится их рук.

Марина наскоро протерла плиту, нашла относительно чистую сковородку и разбила туда четыре яйца. Помидоры, конечно, завяли, но вполне годились в омлет. Сыр тоже зачерствел, но потереть вполне можно.

Пока готовился омлет, она выбросила из холодильника все испортившиеся продукты и накрыла стол. Две тарелки, старинные столовые приборы, только серебро потемнело, два хрустальных бокала для воды… в этой квартире раньше жили красиво.

Она отступила, чтобы полюбоваться на дело своих рук, и тут заметила, что Георгий, чисто выбритый и в свежей рубашке, стоит в дверях и странно смотрит на нее.

— Извини! — Марина смешалась. — Прости, что я тут расхозяйничалась, когда твоя жена…

— Ничего, — Георгий сел за стол, — она этого никогда не делала.

Марина отвернулась к плите. Черт дернул ее вытащить у Камиллы из сумки косметичку! Если бы не это, ей не пришлось бы сейчас изворачиваться и следить за своими словами. Если на то пошло, черт дернул ее вернуться от мамы на более раннем поезде. Если бы не это, сейчас она смогла бы спокойно смотреть Георгию в глаза.

Да, но тогда ей бы и в голову не пришло подружиться с Георгием. Она продолжала бы обихаживать своего мужа и считать себя счастливейшей женщиной на свете.

Георгий ел жадно, как всякий оголодавший мужчина. Марина смотрела на него, жалостливо подперев щеку.

Он выпил еще большую чашку крепкого чая с сахаром — в доме, естественно, не было ни конфет, ни печенья — и, грустно оглядев пустой стол, вздохнул:

— Пора!

Через час они стояли перед обычной пятиэтажкой на Гражданке. Этот дом и весь район составляли ужасный контраст с респектабельным жильем Георгия. Сам дом давно нуждался в ремонте, возле него ржавели старые разбитые «Жигули», на солнышке компания миролюбивых алкашей пила пиво.

Георгий набрал на щитке домофона номер квартиры, представился, и дверь подъезда открылась.

Максимова жила на третьем этаже, за внушительной железной дверью. Георгий позвонил, и из-за двери ему ответил громкий басовитый лай.