Могли бы мы с вами встретиться послезавтра вечером?

— Хорошо, — чуть подумав, ответила Соня, глядя прямо в глаза мужчине, сидевшему напротив нее за столом. — Ярослав Олегович, я принимаю ваше предложение встретиться с вами вечером в пятницу, которая настанет послезавтра. Хорошо, если вы сообщите мне план нашей встречи, чтобы я могла подобрать соответствующий ему наряд.

— Любое ваше пожелание, — поспешил заручиться согласием девушки Ладников. — Ресторан, кино, театр, парк-прогулка, карусели-аттракционы, спортивные мероприятия, поездка по Москве-реке на катере…

— Я предпочла бы легкий ужин в кафе с достойной кухней, в котором имеется возможность находиться хотя бы на каком-то расстоянии и удалении от других посетителей. А после ужина — совсем небольшую пешую прогулку.

— Понял. Принял, — кивнул Ладников и вдруг произнес: — Тогда всего доброго, Софья Павловна. Я позвоню, когда закажу столик.

— Хорошо. Всего доброго, Ярослав Олегович, — ответила Соня.

И, глядя друг другу в глаза, они одновременно нажали на своих телефонах отбой связи.

— Мне надо идти, — поднялась с места Соня.

— Мне тоже, — поднялся следом за ней Ладников.

— В таком случае до свидания, Ярослав Олегович, — усмехнулась Соня, поняв, что в их ситуации дежурная фраза звучит самым что ни на есть прямым текстом.

— До свидания, Софья Павловна, — улыбнулся и Ладников, словно прочитав ее мысли.

Она ушла в свой кабинет и вернулась к прерванной работе, но, как ни пыталась, не смогла в тот день ни на чем сосредоточиться. Никак у нее не получалось совладать со стоявшим перед мысленным взором образом мужчины с его удивительными зелено-голубыми глазами, смотревшими на нее с нескрываемым восторгом и каким-то искренним удивлением.

Сказать, что Ярослав был очарован девушкой, было бы совершенно неверно. Такие простые чувства и эмоции, как очарование, влюбленность и их поверхностное наполнение не монтировались в его сознании с Софьей. У него возникла и крепла с каждым ее словом, жестом, взглядом, с улыбкой и усмешкой, с каждой минутой, проведенной рядом с девушкой, глубинная уверенность, что она его.

Ну, как некая составляющая часть его личности в полном понимании этого слова. По совокупности физической, ментальной, по устройству его разума, души и всех остальных формирующих эту самую личность параметров, в каждом из которых присутствовала теперь и она, Софья Октябрьская.

Ладников заказал столик в знакомом ему кафе (уединенный, понятное дело), но не в отдельной кабинке. Ему очень этого хотелось, но было бы, наверное, не совсем верно на первом свидании.

Софья отказалась от предложения Ладникова заехать за ней на машине, и они договорились встретиться в самом кафе. Понятно, что он купил цветы (интуитивно выбрав насыщенно-голубые ирисы), и, ожидая ее у входа в кафе, выглядывая среди прохожих ее хрупкую девичью фигурку, иронично посмеивался над собой, констатируя, что переживает и волнуется в предощущении какого-то чуда, испытывая нечто непередаваемое в душе, как юноша восемнадцати годов.

А когда она пришла…

Не зря говорят, что Случай — это язык Бога! В тот вечер Ладников в полной мере ощутил на себе данный закон мироздания. И не раз поблагодарил те самые заскорузлые, старые правила, которые материл и поминал от души сутки подряд и лишь благодаря которым оказался в Центральном архиве РФ.

Чуждая всякой жеманности и искусственности (спокойная сдержанность и отсутствие проявлений открытой эмоциональности — суть ее натуры типичного интроверта), обладающая поразительными знаниями, эрудицией и глубоким, острым умом, удивительная девушка Софья Павловна, совершенно не похожая на представительниц современного поколения молодых женщин, переформатировала всю жизнь Ладникова в первый же момент их встречи.

Они ели прекрасные блюда, разговаривали, смеялись шуткам друг друга, и Ладников со всей отчетливостью понимал, что его жизнь круто и навсегда изменилась. Наблюдая за Софьей, Ярослав впитывал в себя, в свою память и новое восприятие жизни, в которой теперь оказался, и ее голос, и взгляд, ее жесты и реакции на его высказывания… И необратимо-безвозвратно погружался в Явление под именем Софья Октябрьская, уже точно зная, что это его Женщина — вот так, с большой буквы. Как Предназначение, что ли.

Сдержанная в проявлении эмоций, рассказывая о работе, она настолько увлекалась предметом своих научных изысканий, что забывала про свою природную холодность, восторженно посверкивая поразительными голубыми глазами. На ее щеках выступал легкий румянец, а пара тоненьких прядок, выбившихся из скрепленной заколкой прически, подхваченная легким ветерком, все поглаживала эти ее порозовевшие щеки.

И в этот момент Софья была так божественно хороша, так притягательна, что у Ладникова от переполнявших его чувств и переживаний чуть кружилась голова и то и дело перехватывало дыхание. И это было странно и удивительно для Ярослава, никогда не испытывавшего к женщине подобных чувств и такого мощного влечения, замешанного на сильном сексуальном желании и одновременно на какой-то восторженной нежности и даже восхищении.

Софья Павловна же, не подозревая об эмоциях и чувствах, обуревавших шедшего рядом с ней мужчину, увлеченно рассказывала о том, что предметом ее научных изысканий является исторический период России, который называли «веком трех последних царей»: эпохе модерна, сильных страстей и неординарных личностей на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков.

Без всякого лукавства и кокетства, напрочь чуждых ее натуре, Софья откровенно призналась Ладникову, что погружена в ту удивительную ушедшую эпоху со всей возможной страстью и преданностью. А он смотрел на нее, слушал и думал о том, что Софья Октябрьская поразительно созвучна с тем самым временем. Ее внешность, холодноватая отстраненность и сдержанность, эти поразительные, нереальные какие-то глаза и манера держаться, сама суть ее натуры и характера — это девушка, вышедшая из того великого и одновременно невероятно трагического, переломного исторического отрезка. Она даже изъясняется тем практически забытым, богатым и прекрасным русским языком.

Слушая девушку и любуясь ею, Ярослав отчетливо представлял, насколько органично она выглядела бы в длинном платье, перчатках и шляпке, наряде конца девятнадцатого века, так соответствующего ее удивительному особому темпоритму существования. Так сильно отличающегося от большинства современных людей и настолько же сильно гармонирующего с ее любимой исторической эпохой.

Выйдя из кафе, они неспешно прогуливались по бульвару, и Софья продолжила увлеченно, эмоционально рассказывать какую-то забавную историческую байку-курьез, которую начала еще в кафе…

И, засмотревшись, залюбовавшись девушкой, гибельно-безвозвратно погружаясь в мир под названием Софья Октябрьская, Ладников признался самому себе, что, оказывается, сильно ошибался в высокой оценке своей круто прокачанной способности управлять, контролировать желания, эмоции и порывы. Просто в какой-то момент он вдруг осознал, что у него не осталось сил сдерживаться, бороться с наваждением и притяжением. И он шагнул к Соне, обнял и поцеловал — поцеловал ее голос, ее дыхание, ее запах, ее мягкие, чудные, казавшиеся по-детски припухшими губки…