Шрифт:
Закладка:
Хотел бы такой Вас видеть, — светлый порыв и трепет. Стоять и глядеть на Вас. Вот оно, наше творчество, милая, светлая моя… — Твоя от Твоих. Ну, как же… взмахнете крыльями? Правда, летать — чудесно? Ну, летите.
Какой же образ рождался «в душе десятилетней Оли…»? в церкви? Поведайте. О, если бы Вы были только — О. С! Я писал недавно, в помрачении — не лучше ли перестать мне писать Вам, не тревожить душевного мира Вашего? Увы, трудно, без Ваших писем померкнет все для меня, как было три года, до нашей «встречи». Ведь с 17 лет я был в обаянии нежной ласки и сердце мое остановилось. И вот, «встреча» дарована? Не знаю… а, будь, что будет.
«Чаша» Вам послана. М. б. Крым откроется. Там у меня маленькая усадьба, домик наш…132 — останется он в «Солнце мертвых». Вот, спою Вам последнюю страничку — «Солнца мертвых» — раскрылось вчера, повернуло ножом в сердце.
…Черный дрозд запел. Вон он сидит на пустыре, на старой груше, на маковке, — как уголек! На светлом небе он четко виден. Даже как нос его сияет в заходящем солнце, как у него играет горлышко. Он любит петь один. К морю повернется — споет и морю, и виноградникам, и далям… Тихи, грустны вечера весной. Поет он грустное. Слушают деревья, в белой дымке, задумчивы. Споет к горам — на солнце. И пустырю споет, и нам, и домику, грустное такое, нежное… Здесь у нас пустынно, — никто его не потревожит. Солнце за Бабуган зашло. Синеют горы. Звезды забелели. Дрозда уже не видно, но он поет. И там, где порубили миндали, другой… Встречают свою весну. Но отчего так грустно? Я слушаю до темной ночи.
Вот уже и ночь. Дрозд замолчал. Зарей опять начнет… Мы его будем слушать — в последний раз133.
Как бы прочел я Вам! Плакали бы вместе. И — мой тихий разговор с «незнайкой», «Торпедочкой» моей134… курочка была такая… и ее _о_н_и_ убили, как все в России. Это не цыплятки Ваши, этого европейцы не поймут, те, западные «демократы». Сколько бы мог сказать Вам..! Чего не прочтут уже…
Да… три дня тому — 16/29 — августа, был _в_а_ш_ праздник, Спаса Нерукотворного. Много травы, цветов осенних, горьковатых, лист брусничный… хоругви… Там у церковной стены — могила Вашего отца135 — пастыря доброго. А знаете, и тут у нас смыкается! Третьего дня, 19 авг./1 сент. — наш праздник, нашего двора, «Донская»136. Самый близкий мне. Крестный Ход, со всего Замоскворечья, и из Кремля, в Донской монастырь137, мимо нашего двора. Я его крепко дал, войдет во II ч. «Лета Господня», почти законченного, остается «кончина отца», все не могу закончить. Тоже — осенние цветы, подсолнухи, брусника, лес хоругвей. О-станется надолго. Вряд ли Вы читали. Там, в монастыре, могила моего отца… — цела ли?138 Видите, какое «соотношение» могил! Во-он, откуда нити-то… и — «встречает свою весну». Но отчего так грустно?.. Я слушаю до темной ночи. […]
Сколько же я мог бы сказать Вам, — не свое сердце облегчить, нет… — открыться сердцем, показать новые страницы, чего не прочтут уже. Вряд ли напишу. И о своем, что писано, — _к_а_к_ писалось. Интимность творчества. Только бы Вам поведал, чуткой. Много нельзя сказать словами, — сказал бы сердцем к сердцу, взглядом. […]
Ну, кончаю… Итак: будьте сильны, верните аппетит, но… «другой» останьтесь. Гостья Ваша — не «просто так» сказала. Это ее — «другая» — это слово меня взметнуло. Только не болейте! Если дошли лекарства, непременно принимайте против гриппа — «антигриппаль», страховка от осложнений гриппа. Каждые два с половиной месяца. И — селлюкрин. Увидите, как расцветете. Это — лучшее средство и для нервов. Будете вдвое сильны. На меня действие его — чудесно: после лечения — две коробки, — я себя начинаю чувствовать, будто я давний-давний, 30–35 лет, но м. б. и другое тут влияет и я — _д_р_у_г_о_й? Да, я _д_р_у_г_о_й.
А сколько пережито..! Вот, вчера, роясь в своем архиве, увидал «Журнал де Женев»139… даны портреты: ген. Кутепов140, я, Теодор Обер141, основатель Лиги по борьбе с большевизмом в мире. Написано: непримиримые борцы с большевизмом. Бог сохранил: четыре раза я был на волосок от гибели. Первый раз — в Крыму послали на расстрел, спас «случай»142. Три раза здесь, во Франции. Это знают двое — я да Оля, — Бог сохранил. Как это терзало Олю! Четвертый раз — после ее кончины, я чуть не умер, уже холодел. — Ив мой ночевал со мной, я накануне его вызвал было это 29 июля 37 г. В тот же день, после кризиса, случайно посетил меня о. Иоанн Шаховской144, проездом на испанский антибольшевистский фронт. Явление его было чудесное: «меня, — сказал он, — „привело“ к Вам». Помню, стал на колени, молился у моей постели. Мне только что сделали три впрыскивания камфары. Сердце остановилось, было, давление — 4 с половиной. Через три дня случилось, после появления у меня «чекиста», — узналось после, человека _о_т_т_у_д_а, привезшего письмо от сестры. Это мне платили за мое «Солнце мертвых», за мою непримиримость и влияние. К чему я
