– Ого. – Ричард присвистнул. – Вот это игрушка. Есть люди, которых я с превеликим удовольствием порезал бы на ремни этим ножиком. Думаешь, ты единственный, у кого есть неприятели? Дилемма не в том, соразмерно ли преступление наказанию, не так ли? Не для свиней вроде нас. Все упирается лишь в то, каким способом перестать испытывать боль… как передать ее, причинив кому-то другому. В темном мире мы живем, Фрэнк. Тьма – одна лишь она и окружает нас. И чье дело, если не наше, – знать, что творится в темноте?

Я хотел казаться спокойным и угрожающим. Я жаждал олицетворять безумие и гнев. Я хотел сделать с Ричардом то, что заставило бы солнце похолодеть от ужаса. И все же я не мог не следовать его сценарию.

– Знаешь, у меня были сомнения насчет того, кто я есть и кем стал. Но я не ожидал, что задамся однажды вопросом, кто же, черт возьми, ты такой.

– Я? – переспросил Ричард. – Обычный человек, как и ты. Ну, не совсем такой, как ты. Ты – живое чудо, хоть о том и не знаешь. Чудо медицины. Как я уже говорил, как только был установлен факт твоего визита в магазин канцелярских товаров, только и оставалось, что проверить в местных газетах, не произошло ли еще что-нибудь интересное поблизости в тот славный вечерочек.

Как только Ричард сказал это, оглушительный шум наполнил мою голову. Звук чего-то бьющегося и крошащегося (металла и костей?), чьи-то нескончаемые крики… и, само собой, шум ревущей черной реки.

– Это был автобус, Фрэнк. Последний рейс в тот день. Водитель полностью оправдан, если хочешь знать. Он сказал, ты «выбежал на дорогу, как большая черная птица». Многие очевидцы эти слова подтвердили. Тебя отделало до неузнаваемости – сложно было узнать в том, что от тебя осталось после того наезда, человека. При тебе даже документов не было – досадный промах.

– Значит, по итогу я мертв? – спросил я сам себя вслух.

– Очевидцы были уверены в этом. На все сто. Некоторые даже сказали, что не знают, какая участь хуже – увидеть свое тело настолько раздавленным и изуродованным, или же понять, что ты при этом все еще жив. Пусть в коме, но – жив! Я посещал тебя несколько раз. Уж извини, но смотреть было особо не на что – какая-то кривая кровавая мумия, груда бинтов, из которой по трубкам текут моча и кровь. Но что поразительно, так это мозговые волны, которые ты излучал во время ЭЭГ. До того, как я объявился, врачи думали, что само по себе это ни о чем не говорит, но когда дело касается моих интересов, я хоть самого черта переубедить готов. Я прикинулся специалистом, сказал, что уже имел дело со случаями вроде твоего. Видел бы ты их лица, когда монитор вдруг начал сам по себе ходить ходуном, будто его кто-то трясет! Тогда-то я и понял, что с тобой проблем не оберешься.

– Зачем же тогда ты заступился за меня?

– Странно слышать от тебя подобный вопрос. С тем же успехом могу спросить, как ты смог сделать то, что сделал, хотя подробности меня не интересуют. Помню, как дрожал голос Титча, когда он описывал погром в кабинете Шерри Мерсер, – надеюсь, никогда не увижу ничего подобного. Да и что с ним самим в итоге стало… Для меня было достаточно просто получать эти сообщения о том, что «труд не завершен», каждый раз, когда кто-то из группы, казалось, растворялся в воздухе – я-то знал, на что шел, когда нанимал тебя и всех остальных! Ты, Фрэнк, был самой ценной, самой черной овцой в стаде. Я это сразу в тебе увидел. Уж мне ли не знать, что всякий человек – зримая тьма, в которой клубятся мечты. Я ни в коем случае не утверждаю, что я особенный. Не нужно ничего большего, чем пара ясных глаз, чтобы увидеть, что заставляет мир вращаться. Я знал об этом с тех пор, как был ребенком. Была ли это моя вина, что мне нравилось вглядываться в тени, а потом они сами начинали вглядываться в меня в ответ? Что я мучил бездомных животных? В тот период моей жизни я так хотел стать врачом. Но когда я совал руки в тушки тех бедолаг, я никак не ожидал почувствовать то, что было там на самом деле. Только когда я стал старше, я понял: то, что ощущалось внутри них, есть и во мне… та же самая тьма, и больше ничего. Я думал о том, чтобы покончить с собой, но это был не мой путь. У него были другие планы на мою жизнь, и я мало что мог сделать, кроме как осуществить их. Такие, как я, командуют в этом мире, но мы не напрашивались на эту работу, поверь. Большую часть времени мы думаем, что составляем собственные планы, следуя заданиям, которые исходят от нашего собственного мозга… или «сверху»… почти никогда – снизу, за исключением, возможно, тех строго легендарных случаев, когда какой-нибудь бедолага думает, что заключил сделку с дьяволом. Что это за чушь собачья?! Я не ищу твоего сочувствия, Фрэнк, – я, в конце концов, не дурак. Я просто хочу, чтобы ты знал – у меня есть некоторое представление о том, чем ты занимался, не говоря уже о том, с чем столкнулся за последние несколько дней. То, что произошло с тобой, странно, но я не думаю, что это был несчастный случай. Большинство людей понятия не имеют, что происходит в этом мире. Но ты же знаешь, что ему нравится. Ему нравятся страх, волнение, конфликты и всяк другой подобный товар, размножаемый для торговцев подобным добром с феноменальной легкостью, покуда в сторонке праздные очевидцы наслаждаются видом витрины лавки пыток, предоставляемых жизнью. Хочу дать тебе понять, я тоже в курсе. Только и всего. И что же ты теперь предпримешь?

– В последнее время у меня очень хорошо получается придумывать судьбы похуже смерти. Как насчет новой выдумки? – изрек я, но сказанное прозвучало неубедительно даже для меня самого. Я все еще боялся, но уже не самого Ричарда, а того, что было внутри него, того, что использовало его и меня как услужливые инструменты для претворения наиболее порочных и зловещих деяний.

– Конечно, ты можешь делать со мной все, что захочешь, – откликнулся он. – Но что-то мне подсказывает, что ты с трудом добрался сюда, да и меня сейчас видишь как бы сквозь тусклое стекло. Как