Итак, Мэри Дреллер, выйдя из офиса на ланч, направилась в район Музея Зловещей Долины. Никто в компании не заметил, что она не выключила свой компьютер, – на самом деле, предполагалось, что, подобно Барри Эдвинсу, в ту пятницу она ушла с работы чуть пораньше. Только через несколько часов, поздно вечером, муж сообщил о ее исчезновении в полицию. Полиция, конечно, больше Мэри так и не нашла, но я скажу вам – кем бы вы ни были, кем бы ни воображали себя, – кто ее нашел и где.

Через пару часов после захода солнца по летнему времени двое бездомных мужчин, пьяных и невменяемых, прошли мимо Музея Зловещей Долины. Им этот район был хорошо знаком, и причудливость здешних экспозиций никогда не казалась им чем-то из ряда вон. Мужики задержались перед домом, из слухового окна которого высовывалась кукольная голова, и устроились – один справа, другой слева, – на трухлявом диванчике у тротуара. Между ними грациозно восседал, за исключением откинутой на спинку головы, полностью одетый манекен. Из всех манекенов, которые эти бедные бездомные парни видели, этот, пожалуй, сильнее прочих походил на свой человеческий прообраз.

– Должно быть, новый, – заметил первый бродяга.

– Ага, – поддакнул второй. – А рожа-то какая стремная.

Какими бы пьяными и злыми парни ни были, от них не ускользнуло то, что у нового экспоната музея имелся изъян: на лице пластиковой женщины не читалось привычного для всех манекенов нейтрального или дружелюбного выражения. Напротив, ее пластмассовые черты искажал дикий ужас – будто когда-то она была человеком, а потом нечто, застигшее ее в миг паники, некая Медуза Горгона современности, взглянуло на нее и мигом обратило в пластик.

– Бьюсь об заклад, всю эту одежку можно толкнуть в комиссионный, – сказал первый бродяга, водя грязными руками вверх и вниз по телу манекена. – Тут даже колготки есть.

– Давай разденем ее, – предложил ему товарищ.

Взявшись за дело, парни с удивлением обнаружили, что на манекене имелось даже нижнее белье. Первый бродяга заговорил с куклой, называя ее «Дейзи», а затем к этой игре присоединился второй. Одно повлекло за собой другое, и, полностью раздев фальшивую даму, парни уложили ее поперек дивана и стали делать вид, что сношают ее. В ту ночь над Музеем сияла полная луна, а бродяги, очевидно, были в настроении чуть-чуть пошалить. Объектом их вожделения был всего лишь манекен, хотя в сумерках пластиковая женщина могла сойти за живую – как оно и было с Мэри в течение многих лет.

Но вот один из бродяг внезапно спрыгнул с манекена и, спотыкаясь, попятился назад со спущенными до лодыжек штанами.

– Ее глаза, – прохрипел он. – Она… она посмотрела на меня.

Второй подтянул портки и, подойдя к созданию на трухлявом диване без подушек, громко и тонко вскрикнул:

– Господи!

Столкнув манекен на тротуар, бездомные принялись топтаться на пластиковом лице и бить по телу обрезком металлической трубы, подобранным поблизости. То, что нашлось внутри манекена, шокировало их даже больше, чем перекошенное выражение лица и глаза, обращенные к их собственным. Пластиковое тело содержало в себе анатомически точный набор внутренних органов – тоже, похоже, сделанных из синтетических материалов. Будь эти парни не под мухой, они наверняка нашли бы способ успокоить себя – предположили бы, например, что куклу выбросил медицинский колледж, где ее пользовали как наглядное пособие для обучающихся… более того, медколледж неподалеку, в нескольких километрах от Музея, взаправду имелся. Но сейчас, обуянные пьяным страхом, они только и могли, что обрушивать на искусственное тело удар за ударом, чаще всего – на голову, покуда от этой зловещей подделки не осталась лишь разметанная груда обломков. Сбегая с улицы Музея, они не озаботились даже тем, чтобы забрать одежду пластмассовой женщины, за которую планировали выручить в комиссионной лавке немного денег.

Казнь Мэри, хотя и оставляла желать лучшего с точки зрения оригинальности (я уже использовал манекен, когда избавлялся от Перри Стаковски), имела большой успех; однако я не получил удовольствия от учинения столь гротескной расправы, и виной тому были мои постоянные безуспешные попытки найти Ричарда. С самого начала я хотел, чтобы он был последним из Семи, кто испытает мой гнев. Теперь я уже начал опасаться, что возможность реализовать мой план до конца безвозвратно утеряна. Образ Умника, гнома в больших белых перчатках, стал тревожить мой, прямо скажем, и без того напрочь растревоженный разум. Я послал весточки через голосовую почту на его домашний и мобильный телефоны, но Ричард, как я чувствовал, не получал моих сообщений. Отвлекись, посоветовал я себе.

Кэрри

Я установил, где она находится, далеко за полночь. Она припарковала машину перед заведением, которое, к большому удивлению, обслуживало клиентов с садомазохистскими наклонностями.

Злачное место, без каких-либо вывесок, рекламирующих название или специфику, находилось в районе складов недалеко от реки и занимало все помещения ветхого старого здания, которое я когда-то счел бы заброшенным и вполне подходящим для фотосессий или медитаций. Красные отблески в окнах создавали единственный свет – фонарей тут не было, и небо, насколько я мог видеть, полнилось лишь тьмою черных звезд, затемнявших прочие, нормальные светила над головой. Но после боя, который я запланировал с Кэрри, это небо должно омрачиться еще больше.

Несмотря на БДСМ-специфику клуба, в его декоре не было ничего от темницы – да и, пожалуй, вообще ничего, что отличало бы его как обитель боли и унижения. Несколько бумажных тыкв и черепов были развешаны над утлым баром в преддверии предстоящего Дня Всех Святых, хотя во всем остальном он напоминал старомодный салун. Совсем как в компании, где я когда-то работал, владелец этого заведения придерживался стандартного бизнес-принципа предлагать своим клиентам как можно меньше (горстка столов и стульев, несколько шатких табуреток вдоль стойки бара) за максимальную плату (заоблачный прайс за один лишь вход, возмутительные ценники на спиртные напитки). Даже эта простенькая фетишильня, прибежище сексуальных девиантов и изгоев, соответствовала повседневным принципам дикого капитализма и всячески стремилась к фискальному идеалу. Впрочем, ни корпоративные, ни даже материальные отношения больше не касались меня.

По крайней мере, так я говорил себе, хотя и не мог видеть всю картину целиком; ведь где-то во тьме той октябрьской ночи Ричард все еще прятался от меня в каком-то темном уголке. И в уголке том я не мог его найти с той же легкостью, с какой выследил Кэрри. Но мне он был необходим – только избавившись от него, я мог претендовать на завершение трудов и упокоение, растворение во тьме. Я продолжал верить, что мои расчеты верны; что