таком структурированном – исправленном, перестроенном – окружении. Все, чего он хотел, – вернуться в свой кирпичный дом (у этого поросенка не было дома из соломы или глины), где все представлялось именно таким, каковым ему нравилось.

Когда он вел свою машину по извилистым городским улицам – он больше не был способен справляться с высокими скоростями и не обладал быстротой мышления, нужной для маневрирования на скоростной магистрали, – единственными мыслями в его голове оставались думы о доме. Дом, если описывать его с минимумом грязных подробностей, неслабо так походил на самый натуральный хлев. Образы дома, заполнявшие звериный ум Барри сверху донизу, жидкой грязью скользили по его распрямившимся извилинам – его способность мыслить словами и понятиями почти полностью атрофировалась. И грязь уже не казалась чем-то противным – наоборот, в ней хотелось побарахтаться подольше, взять ее в обе руки и равномерно размазать по телу; и пусть само тело при этом производит грязь – так даже лучше. Кирпичное бунгало Барри было настоящим раем для свиней, и он едва мог дождаться, когда снимет свою человеческую одежду и будет валять дряблую обнаженную плоть в помоях, фыркая и повизгивая.

Но разум Барри еще не был настолько ослаблен интеллектуально, чтобы он не смог сделать несколько остановок у витрин пары-тройки заведений быстрого питания по дороге домой и заполнить переднее и заднее сиденья своей машины пакетами с бургерами, тако и хрустящей жареной курочкой. Именно на своей последней остановке, у бара-гриль, Барри уловил запах чего-то еще, что привлекло его внимание… и это было не что-то, что хотелось бы съесть.

Случилось так, что дорога домой провела Барри мимо ярмарочных площадей штата, где сейчас в самом разгаре была осенняя выставка – ряд киосков, ломящихся от корн-догов и сахарной ваты, амфитеатр, наполнявший воздух музыкой кантри, выставка хозяйственной техники… скотный двор. Для Барри – и для меня, что уж там, – настал поистине счастливый день. Недолго думая, или даже ни разу не задумавшись, Барри загнал машину на парковку ярмарочной площади и, наскоро закусив, окунулся в праздник. Он следовал за манящим, всепоглощающим запахом и в своих слепых поисках растворился в толпе… канув навсегда.

Единственным намеком на то, что могло случиться с Барри Эдвинсом, стала статья, появившаяся на следующий день в ведущей городской газете и перепечатанная различными листовками в провинции. Факты были таковы:

– одна женщина сообщила копам, следившим за порядком на ярмарке, о присутствии обнаженного мужчины, пытающегося спариться с премиальной свиньей на выставке скота;

– когда копы пришли на выставку, от этого голого и отвратительного мужчины не осталось и следа – свинью, впрочем, и впрямь изнасиловали, вот только сделало это другое животное, упитанный хрячок отменной породы;

– не нашлось никого, кто претендовал бы на право собственности на хрячка, и старый фермер указал, что гениталии животного, хотя и довольно маленькие, все еще целы, – что противоречит премиальным стандартам, принятым на выставке;

– получив от полиции (в обмен на владение этим прекрасным образцом) разрешение, старый фермер немедленно кастрировал хрячка и пообещал, что в будущем тот попадет на «толковую скотобойню».

В ознаменование такого поворота событий я направил на компьютер Ричарда – увы! – электронное сообщение с уже привычной припиской-темой ТРУД НЕ ЗАВЕРШЕН. Но мне было отказано в удовольствии увидеть, что Ричард прочитал это сообщение. Более того, мне показалось, что я вообще утратил способность определять его местонахождение. Это не могло не испугать меня, ибо было только одно место, где он мог спрятаться от моего взгляда. Ричард каким-то образом угодил в область тьмы, но я не мог точно сказать, почему и как это произошло. Разве мне не всегда давали свободу действий прежде? «Неважно, – утешил я себя, – есть и другая работа, которую нужно сделать». А вот и она…

Мэри

Беспорядок, обнаруженный уборщиками в офисе Шерри Мерсер, убедил Мэри как можно меньше времени проводить на том этаже… да и в целом в здании компании. Сейчас она шла по тротуарам центра на высоких каблуках – с намерением пообедать в любимом месте: там наверняка было людно, а среди людей она чувствовала бы себя, в конце концов, в большей безопасности.

Однако (не по счастливой случайности, но по моей воле) Мэри прошла мимо места назначения и продолжила идти к окраине делового района города, мимо злачных местечек и многих некогда любимых мною заброшенных зданий. Опьяненный жаждой крови, я вел свою ничего не подозревающую жертву все дальше и дальше, в запутанный лабиринт не самых благополучных улиц, какой-то частью души надеясь, что в этих местах подыщется какой-нибудь более приземленный в сравнении со мной хищник, который охотно выполнил бы мою работу за меня. Но халтурить в войне с Гномами было нельзя, и поэтому стараниями моими Мэри очутилась в Музее Зловещей Долины.

Этот номинальный «музей» располагался в квартале заброшенных домов недалеко от железнодорожной эстакады и через дорогу от свалки старых диванов и кресел, сдутых шин, просроченных автомобильных аптечек и любых других предметов с истекшим сроком годности, которые только идут на ум. Экспонаты музея всецело состояли из старых кукол и манекенов или различных их частей. Эти поддельные пластиковые люди населяли как внутренние помещения каждого заброшенного дома, так и их передние дворы. За любым окном, часто разбитым вдребезги, в домах вдоль этого участка улицы можно было увидеть целого манекена – иногда одетого или частично одетого, а иногда и голого, – или хотя бы часть манекена, например, предплечье и кисть, удерживаемые на месте при помощи клея, лески или бог знает чего. В одном окне был виден манекен, подвешенный за шею, будто на виселице, в еще одном – только кукольная голова в ярком парике, болтающаяся на конце жесткой проволоки.

Не меньше их, этих поддельных пластиковых людей, было на деревянных верандах и ступеньках, ведущих к тем верандам, и парочку можно было даже обнаружить в открытых канализационных люках у нескольких оставленных жильцами жилищ. Наибольший, как по мне, интерес представляли куклы и манекены, усаженные на старые стулья или диваны, взятые со свалки через дорогу. Куклы криво сидели на стульях, неизменно слишком для них больших, в то время как манекены лежали в скрюченных позах на диванах без подушек. Никто никогда не ставил себе в заслугу создание этого «музея», обретшего скромную славу как в местных изданиях, так и в общенациональных художественных журналах. И никого ответственного за его создание так и не нашли; многие энтузиасты пытались расширить экспозицию, заполнив дома и дворы еще большим количеством кукол и манекенов, заменяя тех, что были слишком повреждены вандалами