этого никто никогда не выиграет. Люди не знают и не могут смотреть в лицо тому, что происходит в этом мире, – сонму тайных кошмаров, от которых страдают миллионы каждый день. Людям не дано смириться с ужасным парадоксом, проистекающим из принуждения быть чем-то, что не знает, что оно такое, но думает, что знает. Чем-то, что на самом деле – крошечный атом тела Большой Черной Свиньи, барахтающейся в Великой Реке Тьмы. Рассветы и закаты, небоскребы и школы, дни рождения и похороны, летящие в космос ракеты и сотовые телефоны, нации и народности, законы природы и человечества, родные и близкие, и даже сами слова, которые я пишу… все это укоренено в микромире на огромной свиной туше. И весь этот документ, этот Ультимативный Манифест – всего лишь дневник событий, которым суждено оказаться на свалке невероятного. И это правильно. Эти инциденты, по сути, ничем не отличаются от любых других в мире – они происходили в определенной последовательности, были засвидетельствованы и задокументированы. Но, в конце концов, они не имеют ни значения, ни толка, ни смысловой нагрузки. По крайней мере, это не то значение, которое я (и вы, все вы) придаю всем этим пустым концепциям.

Все, что остается мне – коматознику, лежащему в затемненной больничной палате, – это покончить с тем, что скрывается под всеми этими бинтами. Уверен, мне будет дано это сделать. Мой труд наконец-то будет завершен. И все же, приложив все усилия, чтобы состряпать этот отчет, я не могу устоять перед нелепейшим искушением выплеснуть его на публику. Я сказал Ричарду, что отправлю ему кое-что на электронную почту, хотя это не будет документация по идее нового продукта, которую я уничтожил как в цифровом, так и в печатном виде. И какое бы расстройство этот текст ни принес детективам Черноффу и Белоффу, я перешлю копию и им – чтобы они сравнили отпечатки пальцев на рукоятке ножа, который я держу сейчас над своим телом, с теми, что найдутся в моей квартире… и дабы смогли кое-что узнать об ужасной и чудесной изнанке этого мира. В понедельник утром все принтеры компании будут извергать эти бесполезные страницы. Возможно, такой инцидент обретет дурную славу, которой так страстно желают избежать торговцы кривдой, распространители неактуальных данных, – ведь компания сейчас отчаянно борется за жизнь на корпоративной арене. А я в сей момент всего лишь борюсь за свою смерть. Смерть – это единственное, что имеет значение.

Я сожалею о том, что уничтожил семь человек, не больше, чем о том факте, что я никогда не верну тот потерянный час, который был отнят у меня шесть месяцев назад. Я не оправдываю свои поступки и не прошу прощения или отсрочки наказания за уничтоженные мной жизни.

Да будут они прокляты!

Это слова свиньи, жаждущей быть зарезанной только острым зазубренным лезвием походного ножа «Охотник на оленей».

Да буду проклят я.

Я был слаб и напуган… и в итоге стал смертоносным оружием темной руки, которую я никогда не увижу. Которую никто никогда не увидит.

Будь проклята эта наказующая длань.

Помню, с каким удовольствием раздавил таракана у себя дома. Надеюсь вкусить то же самое чувство сполна и сейчас – когда темная река устремит воды ко мне и смоет меня в свои беспросветные глубины. Думаю, хотя бы на такую участь имеет право свинья, чей дикий труд взаправду завершен. Мне не терпится разорвать нежную плоть моей последней жертвы и одним ударом убить двоих.

Я не могу дождаться смерти. Я не могу больше ждать.

Я больше не боюсь.

Особый план у меня есть о мире этом

Второе пришествие мертвых

Помню, как работал в офисе, где атмосфера напряженности стала настолько сильной и всепроникающей, что едва ли можно было разглядеть что-нибудь дальше, чем на метр-другой в любом направлении. Это привело к значительным трудностям для тех из нас, кто пытался выполнять задачи, поставленные работодателем. Например, если по какой-то причине требовалось покинуть свое рабочее место и пробраться в другую часть здания, начинался сущий переполох – кому посильна такая задачка, когда видишь впереди себя на несколько жалких футов? За пределами данного ограниченного периметра – этого «кокона ясности», как я его называл, – все делалось затемненным, превращаясь в некое дрожащее марево, сквозь призму которого солидный и унылый декор офисов нашей компании казался искаженным напрочь, до неузнаваемости.

Люди постоянно натыкались друг на друга в узких проходах и сводчатых коридорах «Блейн Менеджмент», случались и перепалки – настолько скверным оказалось положение дел. Оно и немудрено – если что-то и получалось углядеть вблизи за маревом, то лишь очень неясную фигуру с размытым контуром лица, в лучшем случае напоминающего резиновую маску. Но в следующий же миг случалось неизбежное столкновение с кем-нибудь из коллег по работе – образ другого человека с гротескной четкостью вырисовывался на мглистом фоне. Напряжение пополам с недовольством заполонило офисы и проникло даже в самые сонные уголки компании, от архивных шкафов до полуподвальных помещений старого офисного здания, в котором компания «Блейн» была единственным арендатором.

После таких столкновений, происходивших крайне часто в это напряженное время, коллеги обменивались формальными извинениями. По крайней мере, так делал я – стараясь оставаться вежливым, какие бы чувства на самом деле в момент стычки ни испытывал. Что касается поведения других – за него я, понятное дело, поручиться не могу; сложно в таком тумане, что наводнил собой рабочие места «Блейна», оставаться сторожем брату своему. Даже звук разговора, ведущегося поблизости, разносился максимум на пару дюймов, далее которых – превращался в бессмысленный лепет или затихал с концами. Впрочем, разговоры были неуместны здесь, в размытых лиминальных пространствах между офисами «Блейна», где вместо людей по воздуху плавали окруженные туманом глазные яблоки, губы (порой даже только верхняя или нижняя), ноздри, ощетинившиеся крошечными волосками, или костяшки пальцев. Таких «коллег» хотелось выбросить из головы, да поскорее – иначе эти неполные образы, постепенно вытесняющие в памяти нормальные лица, стали бы прочно ассоциироваться с изнурительным напряжением изменившейся обстановки, инициируя тем самым серию жестоких мыслей и фантазий, касающихся этих самых губ или глаз… и тогда, рано или поздно, коллега – особенно если узнаешь человека, с которым разговариваешь, которому принадлежат эти частички, – стал бы объектом убийственной ярости, чье имя ты вполне можешь назвать.

В определенной степени описанные мной условия можно было бы отнести к системе управления, в соответствии с которой была организована компания. Казалось очевидным, что руководители различных