Среди ученых, входивших в состав экспедиции, было немало «рыцарей без страха и упрека». Во время отлова они не пользовались даже щипцами, боясь поранить змею или причинить ей боль, а брали ее незащищенной рукой.

Работа герпетологов была рассчитана на длительное время.

Им предстояло обследовать всю территорию поселков Фирюза и Чули, пионерских лагерей, домов отдыха, садов, парков, берега местных речек и основания горных склонов.

Обычно обследования проводились дважды в день: утром, пока держалась прохлада, и вечером, с наступлением темноты. Охота на змей, особенно в вечернее время, связана с большим риском. Поэтому на охоту зоологи выходили группами из трех человек, и продолжалась она не больше двух-трех часов. Для освещения местности ученые применяли шахтерские лампы, как наиболее надежные, дающие яркий, сильный свет.

Само собой разумеется, что змея может появиться в самом неожиданном месте. Но ученые установили, что наибольшую опасность представляют берега горных речек, заросшие цепкими, непроходимыми кустами колючей ежевики. Ее вкусные спелые ягоды нередко привлекают ребят, отдыхающих в пионерских лагерях. Купаясь в речке или собирая вдоль нее ягоды, они совершенно не подозревают, что рядом, под темным плотным кустом ежевики притаилась грозная гюрза или кобра. Один неосторожный шаг, и… трагедия неотвратима.

А змеям здесь удобно! У них — свой, созданный самой природой, микроклимат. В жару от речной воды веет приятной влажной прохладой, а густые заросли ежевики дают непроницаемую тень. Под прикрытием той же ежевики устраивают свои норы мелкие мышевидные грызуны: полевки, персидская песчанка, лесная мышь, на которых охотятся гюрза и кобра. Охотятся они и на мелких птичек, прилетающих на берег горной речушки.

Когда же придет пора вывести потомство, а это бывает каждый год, с конца июня по июль, змеи занимают «квартиры» грызунов и в них откладывают яйца. Едва яйца будут отложены, из них быстро — один за другим — вылупятся кобрята и гюрзята.

Несколько раз ученые обнаруживали ядовитых змей даже на деревьях, но цель у них была вполне земная: прохладиться на легком ветру, а если повезет, можно и птичку изловить.

Кроме ядовитых змей, ученые отлавливали и неядовитых: разноцветных и краснополосых полозов, желтопузиков, водяных ужей и даже песчаных удавчиков. Дело в том, что на людей, не разбирающихся в змеях, они наводят страх не меньший, чем ядовитые, и подвергаются бессмысленному уничтожению.

Отловленных рептилий ученые отвозили в безлюдное ущелье Сарымсакли, что на южном склоне горы Маркау. В том ущелье змеи уже не найдут, конечно, того «комфорта», как в Фирюзе и Чули, но есть там небольшой родничок, много разных ящериц и тех же мышевидных грызунов.

Наряду с отловом змей ученые уже успели выступить с чтением лекций перед жителями Чули и Фирюзы, призывая их соблюдать бдительность и осторожность во время купания и походов по горным ущельям.

Всю эту информацию о работе, проводимой экспедицией ученых института зоологии, я узнал после того, как встретился с начальником пионерского лагеря «Дружба».

Облокотившись на валик дивана, он сидел в одиночестве и, о чем-то размышляя, курил. Это был, если можно так выразиться, молодой старик — лицо, как у юноши, гладкое, без единой морщинки, а густая, пышная шевелюра была, как снег, бела.

Как только свечерело, мы пришли на спортивную площадку, где собрались мои слушатели. Их было много. Интерес к лекции был большой.

Перед скамейками стояли узкая, со скошенным верхом фанерная трибуна и длинный, под красным полотном стол.

Представляя слушателям, начальник назвал меня «всемирно известным змееловом и натуралистом». От такой неправды мне стало нехорошо. Я почувствовал, как лицо и уши мои наливаются горячей краской стыда. Ведь даже в том квартале, где я живу, вряд ли кто знает, кто я такой и «чем я в мире занят».

Но начальник лагеря, кажется, и не заметил моего смущения. Тоном любезного хозяина он произнес:

— Прошу! — и указал рукой, чтобы я занял место на трибуне.

Но трибуна мне была не нужна: ни выступать, ни читать лекцию, как это делают другие, я не собирался. Во-первых, у меня нет ни малейшего дара «глаголом жечь сердца людей», во-вторых, выступлениям с трибуны я предпочитаю живую беседу с аудиторией, прямое с ней общение.

Так поступил я и на этот раз.

Свою встречу я начал не с рассказа, а с вопроса.

— Позвольте мне устроить небольшой экзамен, — обратился я к слушателям. — Кто скажет, сколько в Туркмении ядовитых змей?

В ответ — лес поднятых рук. Наряду с широко известными коброй, гюрзой, эфой и щитомордником, были названы даже бойга и стрела-змея.

— А сколько вообще в Туркмении змей и кто вспомнит их названия? — снова обратился я к аудитории. На этот вопрос никто не ответил.

Я понимал, что это вопрос не простой и заранее знал, что не каждый на него ответит: он под силу лишь зоологу или даже более узкому специалисту, знатоку пресмыкающихся — герпетологу.

Пришлось отвечать самому.

В Туркмении около тридцати видов змей. Большинство из них — не ядовитые и потому, видимо, не столь широко известны, как ядовитые. Особенно много у нас полозов: оливковый, краснополосый, лазающий, чешуелобый, узорчатый, поперечно-полосатый. И самый крупный из них — большеглазый, достигающий в длину более двух метров. Это самая крупная змея в Туркмении. Водятся здесь также восточный и песчаный удавчики, ужи, афганский литоринх, изменчивый олигодон, полосатая и иранская контии.

Слушали меня внимательно. Это и льстило, и слегка смущало — внимание ко многому обязывает. Подавив смущение, я решил рассказать о змеях самое интересное, чему когда-то сам удивлялся, и о том, что продолжало волновать до сих пор.

Рассказывая, я медленно прохаживался между столом и скамейками для зрителей. Останавливался. Раздумывая, делал короткие паузы и снова принимался ходить и рассказывать.

Любопытно, что до сих пор среди ученых нет единого мнения о происхождении змей. Несомненно одно: это потомки варанообразных ящериц, и возникли они, по всей вероятности, в верхней юре. Неясна и граница, отделяющая ящериц от змей: отсутствие конечностей — еще не главный и не единственный признак, отличающий змей от ящериц. В процессе эволюции безногие ящерицы появлялись не раз.

Ученые предполагают, что древнейшие змеи жили в море. Приспосабливаясь к морской среде, они постепенно утратили ноги.

Жизнь в море наложила отпечаток и на анатомию змей: большая часть легкого у них превратилась в резервуар для воздуха. Веки срослись, и на глазах образовался прозрачный покров. Это защищало глаза от морской воды.

Для многих таинственной и непонятной кажется роль раздвоенного языка змеи. А ведь это — орган осязания. Высовывая язык, она стремится быстро прикоснуться к тому предмету, который ее интересует. Потом,