— Спокойной ночи! — ответил я, повернулся на левый бок и сразу, как будто провалился в бездну.

* * *

На следующее утро мы проснулись с первыми лучами. Солнечный свет голубоватыми полосками пробивался сквозь прозрачную стену ветел и достигал нашего берега.

Мы наскоро позавтракали и решили поохотиться на змей.

— Давай пройдем вдоль берега, с километр, — предложил Олег, — уверен, змейки тут должны быть.

Такое же было и мое мнение.

Мы взяли с собой пинцеты, нож, мешки из плотной ткани и, не спеша, двинулись вдоль берега на юг. Пройдя немного по гребню откоса, мы спускались до самого уреза воды, внимательно осматривая все, что там росло и обитало.

Наконец, мы дошли до одной промоины и остановились, чтобы хорошенько ее обследовать.

Первым ее увидел Олег. Метрах в пяти от нас, в удобной песчаной выемке, свернувшись кольцами, лежала гюрза. Это был крупный экземпляр толщиною почти в руку. Хотя я гюрз и не боюсь, но при встрече с ними всегда испытываю волнение, которое происходит помимо моей воли.

Змея почуяла нас, но продолжала лежать, наблюдая за нами мрачным, леденящим душу взглядом.

— Ты стой здесь, наверху, — сказал Олег тихо. — Как только я возьму ее, ты подставишь мешок.

Олег Павлович осторожно сошел в промоину, взял змею пинцетом за шею, потом правой рукой перехватился чуть ниже головы и пошел вверх, ко мне. И вдруг… поскользнулся. Опасаясь, что он снова может поскользнуться и упасть, а вслед за этим произойти смертельный укус, я крикнул:

— Дай ее мне!

Все произошло в сотую долю секунды. В то время, когда я протянул руку, чтобы взять гюрзу у Олега, она, обнажив, загнутые зубы, нанесла мне укус между большим и указательным пальцами. Послышался характерный хруст разрываемой мышечной ткани. Я отдернул руку, но было уже поздно.

Олег Павлович, выскочив из промоины, бросил змею в мешок, а носовым платком перевязал мне руку чуть ниже локтя.

— Ну, кто тебя просил хвататься за змею? — бранил он меня, дрожа от злости. — Ведь мы же договорились: ты должен был подставить мешок… Разве это не ясно? А ты?.. А ты ведешь себя, как какой-то новичок…

— Я боялся, что ты поскользнешься, упадешь… В общем, я хотел, как лучше, — защищался я.

— Как лучше, — с горьким сарказмом повторил Олег. — Теперь ты узнаешь, во что обойдется твоя глупая доброта! Короче говоря, мы отохотились.

Да я и сам понимал, что мы отохотились.

Олег Павлович взял мою руку и попытался выдавить из раны кровь. Но оттуда почти ничего не вышло. Яд гюрзы имеет в своем составе сильный фермент, способствующий быстрому сворачиванию крови. Я вынул нож и попросил Олега разрезать руку между пальцами. Он взял нож и сделал разрез, кажется, с большим старанием, чем это было необходимо. Но и это мало помогло. Меж тем, кисть руки уже заметно опухла.

— Пока ты еще в состоянии двигаться, — сказал Олег, — пойдем к палатке. Полежишь там немного, а я сбегаю в совхоз и приеду за тобой на машине.

Я понимал, что отравление очень сильное, что яд действует с большой скоростью. За время отсутствия Олега я почувствовал слабость и вялость во всем теле. Заметно участился пульс.

Когда вернулся Лобанов, я уже не мог самостоятельно дойти до машины.

В сельской больнице нас поместили в палате, где находились две заправленные койки с тумбочкой между ними. Вскоре сюда пришли врач — молодой симпатичный парень-туркмен и медицинская сестра Энегуль.

— Какая змея вас укусила? — склонившись надо мной, спросил доктор.

— Гюрза, — ответил я.

— Это точно?

— Абсолютно! — за меня ответил Олег. — Он же — змеелов. Так что… змей знает.

— Очень хорошо! — одобрительно сказал врач, рассматривая мою руку.

— В каком смысле? — не удержался я от вопроса.

— В том смысле, — пояснил он, — что у нас есть сыворотка антигюрза, а ее могло и не быть. Вам повезло.

Врач достал ампулу и, наполнив шприц, ввел мне сыворотку. Прошло немного времени и мне сделали второй укол, сердечный. Мне стало так легко, как будто не было никакого укуса.

Но облегчение оказалось временным. Яд подействовал на кишечник, то и дело возникали приступы тошноты, кружилась голова. Я пытался выпить немного воды, но организм не принимал ее.

К ночи мне стало значительно хуже. Еще больше участился пульс. Руку жгло. Опухоль по ней распространилась до локтевого сустава. Целую ночь возле меня дежурила сестра, подходил Олег и спрашивал о самочувствии.

Утром, обследовав меня, врач назначил мне капельницу, чтобы ввести физиологический раствор. Это сделала сестра Энегуль. Сердечные уколы почти не помогали. Меня бросало в жар. Я впадал в долгое забытье и приходил в себя лишь тогда, когда начиналась болезненная процедура с физиологическим раствором, восполнявшим потерю воды в организме.

На третьи сутки я начал терять сознание. А когда оно возвращалось, я долго не мог понять, где нахожусь. Олег, медицинская сестра, врач, стены палаты были, как в тумане.

Ночью на четвертые сутки повторилось то же самое. А когда пришел в себя, то почувствовал, что задыхаюсь. «Значит сердце, — подумал я, — сдало окончательно».

Ко мне подошел Олег.

— Что с тобой? — спросил он с тревогой. — Хуже?

— Дышать трудно. Задыхаюсь, — прохрипел я еле слышно.

Олег о чем-то переговорил с сестрой. Та вскоре подошла ко мне и сделала укол, чтобы поддержать сердце.

Мне было душно, жарко. В висках стучало. Мой сон был похож на бесконечный бред малярийного больного. Перед глазами будто все время бушевало пламя, обдавая меня нестерпимым зноем. Оно то отступало, то приближалось почти вплотную.

Однажды из этого пламени, простирая руки ко мне, выступила Фаина. Волосы на ее голове пылали золотыми языками огня. Выступив из пламени, она бросилась ко мне и стала с такой силой и энергией обнимать, как это делают родные или близкие после долгой разлуки. Она сдавливала меня и я не мог свободно дышать. Казалось, еще немного и я задохнусь. Потом, когда я с трудом отстранил ее от себя, она посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом.

— Я рад, что ты пришла, — сказал я ей. — Давно я жду тебя. Так давно, что состариться успел. Взгляни-ка на меня, какой я белый… Может, и не состарился бы так, если бы не болезнь. Дышать тяжело…

По выражению глаз Фаины я понял, что она жалеет меня, но ни одного слова утешения!.. И так — всегда. Сколько бы раз она ни появлялась в моих сновидениях, ни разу не сказала ни одного слова.

Словно отраженный в