Шрифт:
Закладка:
Пошатываясь, я отошла от нашей компании и гуляла одна, пока не набрела на клочок травы, на которую повалилась, упиваясь своим нелепым горем. Потрепанная старуха, одетая в несколько курток, несмотря на то что стояла теплая июльская ночь, села рядом и предложила мне угоститься из ее бутылки. «Из-за мужика?» – спросила она, и я кивнула, хотя она наверняка имела в виду совсем другое. Разумеется, на следующую ночь мы с Лукой переспали.
Такие ошибки я совершала постоянно, вечно искала поддержки у самых неподходящих людей. Наверное, так я хотела увериться в своих страхах, а не развеять их. Лука и прочие с готовностью подтверждали, что я – вещь, сотворенная для низменных удовольствий, а не для того, чтобы радовать красотой и чистотой. Поэтому моей опорой и сутью стал секс. Любовь к сексу компенсировала мою некрасивость, я научилась получать от него наслаждение, обрела веру в то, что благодаря сексу мое жизненное плавание будет безопасным и приятным.
Иногда эта способность внезапно меня покидала. Например, при любых неприятностях я очень быстро набирала вес, вся одежда становилась мне мала, и я ходила растолстевшая и перепуганная. Нередко я страдала от необъяснимых вспышек аллергии, во время которых кожа вокруг глаз и рта покрывалась странными и мерзкими волдырями. В такие дни я выглядела больной и потасканной, на двадцать лет старше своего возраста. Все мои надежные трюки переставали срабатывать, прогулки по Дублину превращались в сущий ад. Мужчины оценивали взглядом мою фигуру, но тут же шарахались при виде лица. Меня это настолько задевало, что я впадала в депрессию и могла днями не вылезать из кровати, пока ко мне не возвращалась относительная привлекательность.
Я не знаю, кто я без секса. Я не знаю других способов добиться равновесия и радости. Все, что мне их приносит, почему-то завязано на сексе. Все песни, которые я слушаю, напоминают мне о мужчинах, которыми я была одержима. В фильмах, что трогают мое сердце, непременно прекрасные глаза во весь экран, невероятные отношения, страсть, длящаяся вечность, без конца и без края, – потому что ее всегда можно отмотать назад.
Но в первую очередь чувство, что одолевает меня, когда я гуляю по чужому городу, когда вылезаю из аэробуса в коротком платье и солнечных очках, это предвкушение приключения, переполняющее меня; я ощущаю взгляды людей, полные восхищения или любопытства, они словно создают меня заново; случайные беседы заставляют поверить, что я могу быть кем угодно, что могу начать новую историю, что я могу жить тысячью жизней.
13
Однажды в детстве, когда мне было лет восемь-девять, я, сонная, спустилась ночью на кухню, чтобы попить воды. Когда я открыла дверь, слабый свет из коридора упал на подругу моего отца, уснувшую за столом с сигаретой в руке. Из-под распахнувшегося халата виднелись маленькие обвислые груди, и я испугалась.
Позже я вспоминала о ней в странные периоды своей жизни; у меня около дюжины подобных детских воспоминаний о партнерах моих родителей, моменты, застрявшие в моей памяти, потому что я была слишком мала, чтобы их понять и осмыслить (француз-кондитер, который вышел из туалета с вывалившимся из семейных трусов членом и, улыбаясь, прошептал что-то, чего я не запомнила).
Папина подруга не была ни уродиной, ни старухой, меня напугало вовсе не ее дряблое тело. Во время бодрствования она была привлекательна, стройна и энергична, и та ночь запомнилась мне только по одной причине: позже я поняла, что женская нагота не всегда эротична или хотя бы эстетична. Иногда она жалкая.
14
Однажды вечером, перед Рождеством, Киран забыл ноутбук на работе и попросил отправить пару писем с моего. Потом я сообразила, что он не вышел из почты, и вспомнила, как когда-то давным-давно стояла в его кухне на рассвете, читая бесконечное письмо от Фрейи, полное отчаяния и обожания.
Меня замутило от обрушившейся на меня власти и открывшихся возможностей. Время не поджимало. Я могла прочитать абсолютно все, что он когда-либо говорил обо мне, и все, что он говорил ей. Я могла наконец узнать, как прошло их рождественское воссоединение и последующий разрыв, о чем он думал, когда вернулся ко мне, и действительно ли этого хотел.
Следующие несколько дней я штудировала их переписку каждую свободную минуту на работе. Тошнота нарастала. Меня раздувало от мелких подробностей его жизни. Я наелась им до отвала, словно разбухшее от крови насекомое.
Но в их письмах не было ничего, вообще ничего, о чем бы я не знала раньше.
На этот раз мое вторжение в их личное пространство было еще более мерзким из-за его полной обыденности. Тогда я хотя бы нашла законный повод для возмущения. Сейчас же мне было скучно. Встречались, разумеется, и жестокие моменты, смириться с которыми было непросто: ее назойливые нападки на меня и мою внешность, его бесконечные лихорадочные заверения, что со мной у него временная интрижка, ничего серьезного, не то что с ней.
«Ну и что?» – думала я и прокручивала дальше.
Мне требовалось что-то посерьезней, чтобы мне причинили больше боли. Я хотела узнать, что они продолжают спать друг с другом за моей спиной, планируют убежать вместе, мечтают меня убить.
Я хотела увидеть перечень всех моих телесных недостатков, всех причин, по которым они считают меня жалкой и смешной.
Но все, что я читала, было заурядным и разочаровывающим. Просто парочка запутавшихся идиотов, без конца в чем-то убеждающих и разубеждающих друг друга. Никакие они не несчастные влюбленные, а просто неуверенные в себе люди, неспособные окончательно расстаться, потому что не умеют жить без зависимости.
Я от столького отказалась ради роли в этой мелодраме, а теперь вдруг обнаружила, что сценарий убог, а у меня дрянная роль.
Я продолжала читать, искала какое-то оправдание тому, что роюсь в его переписке, пока не углубилась в прошлое – за годы до нашего знакомства. Киран отправил Фрейе их совместную фотографию, которую снял в постели: он стоял над ней на коленях и держал член над ее пухлой выбритой вагиной. Я смотрела, завороженная ужасом, а потом быстро вышла из его почты и удалила его аккаунт из компьютера.
Ночью мне приснилось, что я – это он
