– Номер этот у тебя откуда? – зло спрашиваю я.

– Работа такая, – насмешливо замечает сб-шник.

Мне снова хочется материться. Иду и закрываю дверь в моечную, чтобы Лялька там не испытала культурный шок в случае, если меня все-таки прорвёт.

– И что тебе от меня нужно?

– Мне – ничего. А вот ваш отец просил разыскать вас и в течение часа доставить к нему в кабинет. Для беседы с глазу на глаз, так сказать.

– А больше ему ничего не надо? – резко интересуюсь я, чувствуя, как из глубины нутра поднимается неконтролируемая злость.

Не могу поверить, что отец на такое пошел.

– Даниил Сергеевич, – равнодушно отвечает Громов, – я знаю ваше местонахождение с точностью до пары метров. И мне ничего не стоит выполнить распоряжение вашего отца дословно – выслать группу захвата и привезти вас под конвоем в родной дом. Но думаю, всем нам будет приятнее, если вы приедете сами. По доброй воле.

– Да пошел ты! – выплевываю я в трубку, просто зверея от таких угроз.

– Что ж, тогда ждите. Отправлю к вам своих парней. Федора Михайловича только предупредите, а то не дай бог еще удар хватит старика. Небось не доводилось ему раньше встречать у себя таких гостей. Вы, Даниил Сергеевич, даже если сбежать успеете, они ж искать у него все равно станут. Всё там разнесут. Нехорошо получится.

Сжимаю челюсть так, что ломит в висках. Теперь он меня еще и шантажировать будет? Будь Громов сейчас здесь, с удовольствием съездил бы по его наглой морде.

Но его здесь нет, и я бессилен. Пока.

– Я не успею за час добраться, – сквозь зубы цежу я.

– Ну вот это другой разговор, Даниил Сергеевич, – довольно отзывается сб-шник. – Думаю, у меня получится убедить вашего отца подождать немного дольше. Но если максимум через три часа вы не явитесь к нему – не обессудьте.

– Выезжаю, – бросаю я в трубку и отключаюсь.

Хочется швырнуть телефон в стену, но вместо этого я только крепко сжимаю его в руке, до тех пор, пока ладонь не начинает пульсировать от напряжения.

В этот раз отец отличился как никогда.

Нет, даже любопытно, неужели он думает чего-то добиться от меня такими методами?

Не без горечи смотрю на упаковку презервативов в своей руке, прячу их вместе с телефоном обратно в карман брюк, быстро натягиваю на себя одежду. Толкаю дверь в моечную.

– Ляля. Одевайся, мы уезжаем.

Белоснежка тут же подскакивает со скамьи, будто я её чем-то напугал.

– Конечно. А что случилось?

Такая красивая. А я почему-то должен сейчас куда-то ехать, вместо того, чтобы остаться здесь с ней.

– Ничего особенного, просто мне нужно срочно вернуться в город.

Мы выезжаем через пятнадцать минут. Лялька молодец, серьезно отнеслась к моей просьбе, не заставила себя ждать. А Михалыч куда-то запропастился, я даже не попрощался с ним.

Всю дорогу прокручиваю в голове предстоящий диалог с отцом. Собираюсь высказать ему всё. И на этот раз не стану стесняться в выражениях. Мне уже не пятнадцать лет, чтобы так со мной обращаться. И я ничего ему не должен.

Правильно сказал Михалыч, что я ничего не решил. Надо было сразу расставить все точки над «i» и популярно объяснить отцу, что мне ничего от него не нужно. Что я не инвестиция, а живой человек. И имею право жить так, как сам захочу.

Я думал, отец и так это поймет, раз я ушёл и назад не прошусь. Но выходит, ничего он не понял.

С Лялькой прощаемся очень тепло. Она, кажется, сильно расстроилась из-за нашего сорванного вечера. Я и сам расстроился так, что словами не передать, но почему-то чувствую себя перед ней виноватым. Хоть и понимаю, что ничего плохого не сделал, просто обстоятельства так сложились. Наверное, всё из-за слов Михалыча, что нельзя пудрить ей мозги.

Смотрю на неё и понимаю – да, нельзя. В этом лесник тоже оказался прав.

Но я ведь и не собираюсь.

* * *

Возвращаться в родные пенаты после месяца скитаний по лесам еще более странно, чем было, когда я только прилетел из Англии. Место, где прошло мое счастливое беззаботное детство, теперь кажется совершенно чужим. И даже будто враждебным.

Паркую машину Михалыча рядом с отцовским майбахом, сожалея о том, что мой родитель не видит, на чем я приехал. Представляю, как бы у него вытянулось лицо.

Пару месяцев назад он в воспитательных целях заблокировал все мои карты. И был уверен, что меньше чем через неделю я приползу к нему как шелковый просить денег. Но не тут-то было.

Я не приполз ни через неделю, ни через две, ни через три. Вместо этого взял и ушел из дома. Точнее, взял и уехал. На своей машине. Которую потом продал, и оказалось, что на вырученные деньги можно жить хоть целый год, если не слишком шиковать.

Конечно, год шататься без дела я не собирался. Планировал позже найти единомышленников и замутить какой-нибудь крутой стартап. На двух последних курсах университета мне в голову приходило огромное количество идей, актуальных для России. Я даже в блокнот их записывал, чтобы не забыть. Не знаю, с чем это было связано, видимо, сказалось долгое ожидание возвращения на родину. Не терпелось применить полученные знания на деле во благо своей страны.

Теперь, конечно, энтузиазма у меня поубавилось, но так даже лучше. Когда эмоции не мешают думать, результат, как правило, только эффективнее.

Одним словом, возвращаться в отчий дом я не планировал. Совсем. Даже номер телефона сменил, чтобы не звонили.

Только за семь лет проживания вдали от родственников я, кажется, успел позабыть характер отца. Теперь понимаю, что имел в виду Михалыч, когда говорил о нерешенной проблеме. С моей стороны было довольно глупо надеяться, что Сергей Ольшевский так просто возьмёт и отступит от намеченной цели. Не в его это принципах. Кто сдаётся – тот слабак.

По привычке закрываю машину на ключ и иду в дом. Внутри меня никто не встречает. Неудивительно, час уже поздний. На миг я думаю даже, что и отец наверняка давно уже спит. Отчего внутри поднимается новая волна неудержимого гнева. Но нет. Дверь в его кабинет открыта нараспашку, и свет горит.

Прохожу внутрь, не утруждая себя словами приветствия. Вместо этого толкаю ногой кресло для посетителей к центру стола, за которым сидит мой родитель. Мебель лихо скользит по паркету, угрожая врезаться в отцовское рабочее место и наделать шума. Но все-таки останавливается, так и не достигнув цели – кабинет у отца огромный.

Жалею, что не пнул сильнее. Даже несмотря на то, что в таком случае папочка наверняка приласкал бы меня кулаком куда-нибудь в челюсть. Сейчас меня уже этим не напугать. Какая-то часть меня даже жаждет такого поворота событий – еще больше усугубить наш конфликт. Но не знаю, смог бы я теперь ударить его в ответ. Становится любопытно, пожалуй, как еще никогда прежде.