— Вы просто устали, — увильнула от неприятного вопроса Кира. — Тетечка, вам бы летом обязательно в Крым съездить, отдохнуть...

Евгения Ивановна коротко рассмеялась.

— Зачем же так далеко забираться?—удивилась она.— Уж если ехать, так в Аспинку. Заберем с собой Андрея и Аллу. Разве плохо в Аспинке?

— Я не говорю, что плохо... — смешалась Кира. — Только на курорте лучше. Интереснее. Там море, солнце...

— Так, так. А в Аспинке солнце разве пропало? Куда же оно делось?—продолжала шутливо Евгения Ивановна, хотя лицо ее оставалось серьезным и задумчивым. — Вот и хорошо, что мы с тобою решили поговорить на свежем воздухе... Сразу все вопросы выясним, чтобы в голове путаницы не было...

С крыльца спустились Андрей и Алла. Заметив сидящих, они, точно сговорясь, быстро прошли мимо.

* * *

Крышки парт дружно поднялись: в класс вошла Евгения Ивановна.

— Садитесь, пожалуйста, — произнесла она, и все насторожились, уловив в ее голосе сухую нотку.

Классная руководительница была чем-то расстроена. Кира поймала несколько вопросительных взглядов и пожала плечами. Она и сама заметила, что тете Жене еще с утра было не по себе.

— Наверное, плохо написали сочинение? — шепотом спросила Алла.

— Не знаю! — неохотно ответила Кира.

С тетей Женей у нее существовал уговор — никогда не заглядывать в тетради, которые та приносила домой для проверки, и не спрашивать об отметках.

Евгения Ивановна положила на стол тетради с домашними работами и начала урок.

— Мы с вами говорили о творчестве Льва Николаевича Толстого, теперь подведем итоги, — начала преподавательница, стягивая на груди пуховую шаль. Кто-то нечаянно стукнул крышкой парты. Евгения Ивановна поморщилась.

— «Лев Николаевич Толстой сумел поставить в своих работах столько великих вопросов, сумел подняться до такой художественной силы, что его произведения заняли одно из первых мест в мировой литературе». Так сказал Владимир Ильич Ленин...

Хотя в классе стояла небывалая тишина, Евгения Ивановна часто прерывала объяснения, точно к чему-то прислушиваясь. Наконец, отогнув обшлаг своего темного платья, она взглянула на часики и пододвинула к себе тетради. За партами начался шепот.

Первым получил свою тетрадь Андрей.

— Тему партизанской войны ты разработал неплохо, но стиль, Андрюша, как всегда, хромает, и с запятыми ты не дружишь, а поэтому пришлось поставить тебе тройку,— заметила Евгения Ивановна.

Одну за другой она раздавала работы, стопка тетрадей постепенно таяла. И вот, наконец, остались только две.

— Скажите, — вдруг обратилась Евгения Ивановна ко веек?, кладя ладонь на одну из тетрадей. — Честно или нет ученику девятого класса списывать у другого?

На миг все затихли, затем послышался глухой ропот.

— Признаюсь, немало расстроилась. Никак не ожидала, чтобы у нас были нечестные люди, — продолжала при полной тишине преподавательница. — Сочинения неплохие, но кому-то из двух придется написать его заново. Я не могу выставить обоим ученикам одинаковые оценки. Один трудился, а второй воспользовался его трудом.

Евгения Ивановна, взяв обе тетради, открыла их.

— «Образ Наташи Ростовой» — прочла она и заглянула в другую тетрадь.

Преподавательница зачитала несколько выдержек из обеих работ, и по классу пронесся единый вздох. Ош/были совершенно одинаковы.

Оля Реутова поднялась первой.

— Балашов, встаньте, — попросила тихо Евгения Ивановна. Тот поднялся с чуть надменной, спокойной улыбкой. — Я вас слушаю обоих.

Неестественно широко открытыми глазами Оля смотрела прямо перед собой, словно чего-то ожидая. В ярком электрическом свете она выглядела очень хрупкой, бледной и пришибленной. Слегка наклонив голову, Балашов по-прежнему спокойно улыбался. Он так же, как и Оля, молчал. Кира облегченно вздохнула. Ей было понятно, кто у кого списал.

— Ясно! — раздался чей-то голос.

— Ничего пока не ясно! — взволновался Андрей. — Евгения Ивановна, будьте спокойны, мы сами разберемся.

— Пока я задержу эти два сочинения и попрошу Реутову, а также Балашова, написать снова, — решила классная руководительница.— Кому-то придется потрудиться вторично.

— Можно по черновикам восстановить, — тихо подсказала Кира.

— Определенно можно! — поддержало ее сразу несколько голосов.

— Свое сочинение каждый на память знает!

Евгения Ивановна подняла руку, требуя тишины.

— Реутова и Балашов, сядьте, — разрешила она, не глядя на них. Потом неторопливо, молча взяла со стола журнал, обе тетради и, прямая, высокая, медленно вышла из класса.

Все повскакали с мест. Алла загородила собою дверь.

— Не расходиться! — крикнула она. — Реутова, перестань реветь, сейчас разберемся.

Балашов слегка поморщился и положил на парту свою желтую полевую сумку.

— Совершенно не к чему заводить канитель, — заявил он уверенным тоном. — Каждый напишет новое—и делу конец.

— Нет, не конец, а только начало, — упрямо возразил Андрей. — Будет писать тот, кто подстроил товарищу пакость. А другому Евгения Ивановна выставит оценку за «Наташу Ростову». — И он пристально и как-то выжидающе посмотрел на плакавшую Реутову. Девушка всхлипнула громче, мотнула головой, точно отвечая на его взгляд.

— Пусть оба принесут свои черновики на комсомольскую группу в понедельник, — неожиданно предложила Алла.

— К вашему сведению, миледи, я не комсомолец,—отрезал Балашов.

Алла вспыхнула.

— Принесешь на классное собрание.

— Решение глупое! — Балашов усмехнулся.—Я мог потерять черновик, изорвать, выбросить. Но, к счастью, он у меня сохранился.

И, бросив на всех снисходительный взгляд, он взял сумку за ремешок, вежливым жестом отстранил от двери Аллу и вышел.

Оля Реутова всхлипнула еще раз.

— Я не могу принести черновик. Я его потеряла.

* * *

Танюшка Софронова расхаживала за сценой. На белом ее платье, за спиной, тревожно трепетали легкие марлевые крылья. Неуклюжий бурый медвежонок, забавно оскалившись, старался Наступить на хвост белки. Толя Маликов, натянув шапку с длинными заячьими ушами, нетерпеливо спрашивал девочек, куда же подевалась вожатая. Все были готовы к выступлению, вот-вот уйдет со сцены высокий полный человек. Потом начнется пьеса. Но куда могла запропаститься вожатая? Танюшка волновалась. Во всем был виноват тот высокий важный парень в серой кубанке и кожаных перчатках. Все уже готовы были идти на избирательный участок, как он заглянул в пионерскую комнату и вызвал Киру. Она с ним долго шепталась за дверью, Затем вернулась, но какая-то странная, невеселая. Она велела всем отправляться без нее, сказав, что скоро придет. Избирательный участок был по соседству со школой, и вожатая могла уже двадцать раз явиться. «А может быть, она в зале?»—подумала Танюшка и, пробравшись кулисами,