— И ты равняешь Андрея с этим уродом? Ну, знаешь, Кирка... — Алла с негодованием вскочила, забегала по комнате. — Хорошо, хорошо, — наконец сказала она, останавливаясь перед Кирой. — Мы не хотели тебя расстраивать и обижать, но твой Балашов настоящая дрянь! Почему он так относится к тебе в классе? Даже не смотрит на тебя? А если подходит — то украдкой как-то... Я бы просто со стыда сгорела! Или он тебя только вечерами признает? Кроме тебя, он дружит еще и с Ольгой...

— Это неправда!—не удержалась Кира. — А насчет класса... — Она замялась. — Я сама не хочу, чтобы все знали о наших встречах. Как всегда, начнут зубоскалить. И потом, что вы понимаете в настоящей, красивой дружбе?

— Ты повторяешь, словно попугай, чужие слова, — возмутилась Алла. — Конечно, над такой дружбой, как ваша, будем смеяться. А вот над настоящей — никогда! Понимаешь, никто не посмеет! Разве над нами кто-нибудь смеялся? А ну-ка, припомни? Разве нам многие не завидовали? А почему бы вот и вам тоже не дружить сейчас втроем? Почему вы с Ольгой разговариваете сквозь зубы? Ведь обе комсомолки! А ты не задумывалась, почему Балашов проводит один вечер с тобой, а другой — с Ольгой? Тебя это нисколько не трогает?

Кира упорно молчала. О чем было разговаривать? Она поправила носком ботинка сбившуюся дорожку.

— Вот что, — уже мягче сказала Алла. — Пораздумай, пока не поздно. Только... — Она запнулась. — Но если что с тобой случится, Андрей натворит таких дел... Тогда твоему Балашову и девятый класс не придется закончить...

Алла поднялась. Уже взявшись за дверную ручку, обернулась и добавила:—И еще хочу тебе сказать, что, пожалуйста, не думай от нас отделяться. Вот какие дела, Кирочка! Можешь не супить брови и губки не поджимать. Сейчас уйду, но в субботу засядем за немецкий язык, а то ты что-то спотыкаться на нем стала. Не вздумай опять удрать на танцы...

* * *

В субботу заниматься немецким не пришлось. В классе случилась крупная неприятность, и все остальное было на время забыто. Вначале никто не обратил внимания, что Сенечка Щеглов не явился в школу. В последние дни он почему-то часто пропускал занятия. Ближайший его друг Щелгунов уверял всех, что у Сенечки тяжело больна мать. Алла даже собиралась вместе с подругами навестить Сенечку.

Но идти к Щеглову не довелось.

Неожиданно для всех на третьем уроке Аллу и Андрея вызвали в учительскую. Они пробыли там долго, а когда вернулись, то известили, что после занятий назначается собрание комсомольской группы. Вот тогда-то и заявился Сенечка Щеглов. Он пришел не один, а вместе с отцом. Отец Сенечки, высокий плечистый человек в форме железнодорожника, войдя в класс, тяжело опустился за парту. У Сенечки был жалкий вид: от смешного гребешка на голове не осталось и помину, волосы были встрепаны и перепутаны.

С Сенечкой Щегловым произошла неприятная история. Кажется, он и сам не понимал, как такой грех мог с ним случиться. Его задержали возле драматического театра за перепродажей билетов. Конечно, в отделении милиции составили акт, сообщили родителям и комсомольской организации школы.

Первым попросил слово Щеглов-отец. Поднявшись, он долго молчал, точно не зная, с чего начать. Затем глянул на сына и сердито вздохнул.

— Мне стыдно за тебя!—произнес он глухо. — Ты отказался сказать директору школы, кто тебя подбил на такую пакость, отказался сказать отцу, но, может быть, скажешь своим товарищам? Кстати, расскажи-ка им, как ты себя ведешь последнее время дома? Из-за чего вчера плакала твоя бабушка? Говорят, что ты частенько не стал являться на уроки, а я об этом и не знал...

Он говорил, и у него дергалась правая седоватая бровь.

Сенечка испуганно озирался, то и дело вытирая платком вспотевший лобик. Сказать, кто ему дал на распродажу билеты, он отказался.

— Делайте со мной что хотите,—жалобно твердил он,— но об этом не спрашивайте.

— Может быть, нам скажет Щелгунов? — спросила Алла, и все, как один, повернули головы в сторону Щелгунова. У того затряслись толстые румяные щеки, замигали белесые ресницы. Он неопределенно мотнул головой и уставился глазами в угол.

Евгения Ивановна что-то неторопливо записывала в маленькой книжечке. Она выглядела необыкновенно бледной и усталой.

Как ни странно, но староста класса и комсорг на этот раз оказались в противоположных лагерях. Алла горячо настаивала исключить Щеглова из комсомола, как позорящего весь класс, Андрей протестовал.

— Исключим, а дальше что? Хочешь отбросить, как ненужный сор? А куда он пойдет? Красивую жизнь искать? Я считаю, нам нужно найти главного виновника, иначе придется собираться еще не раз и, возможно, по-настоящему кого-нибудь исключать. Вот здесь почему-то некоторые комсомольцы молчат, а я уверен, что они кое-что знают...

Кира перехватила его мимолетный взгляд, брошенный на Ольгу Реутову, затем на нее.

Оля сидела, положив хрупкие руки прямо перед собой на парту, пугливо посматривая на споривших ребят. Один раз она вытянула было руку, но тут же опустила ее.

Собрание затянулось. Разгоряченные, злые Андрей и Алла продолжали упорствовать, каждый защищал свое мнение.

Спорам положила конец Евгения Ивановна. Она присоединила свой голос к Андрею, и судьба Сенечки была решена — ему дали всего лишь выговор.

— Спасибо, — только и отважился сказать он.

К удивлению Киры, Андрей сразу же подошел к Алле, и они дружно о чем-то зашептались.

— Кира, ты не жди нас. Ступай домой, — сказала Алла; хотя та и не собиралась их дожидаться. Она как раз в эту минуту с беспокойством думала, что Балашов напрасно прождал ее весь вечер возле оперного и, наверное, завтра будет сердиться.

— Светлова, — окрикнул ее уже в дверях Андрей. — Зайди за Евгенией Ивановной, ей, кажется, сегодня нездоровится.

Кира забежала в учительскую.

— Устала я почему-то сегодня, — призналась тетя Женя, когда девушка помогла ей одеться и они вышли на крыльцо.

— Не нужно было волноваться из-за всяких пустяков,— упрекнула Кира, осторожно сводя ее со ступенек. — Из-за каких-то мальчишек портить свое здоровье... Ну и исключили бы. Подумаешь, беда какая!

Евгения Ивановна глянула на нее сбоку и предложила:

— Посидим немного на воздухе, голубчик. Дома-то мы с тобой редко стали видеться...

Они сели на скамеечку неподалеку от школьного крыльца, помолчали.

— Так, Кируша, значит, тебе не жалко нашего Щеглова?—